А на рассвете, явившись в казарму, он поставил винтовку в пирамиду и, тщательно вымыв руки и лицо, приготовился к отдыху. Пограничники спят днем, как ночные птицы. К его койке подошел сержант Каблуков. "Спи спокойно, о т о м не думай. Если приснится или начнут душить кошмары, мой совет: телепай из наших войск, не подойдешь". И еще сказал Каблуков: "Постарайся заснуть сразу".
Заснул Денисов сразу, спал крепко; во сне пришла мать, что-то спросила, а потом они полетели вместе, она впереди, он за ней. Просто так летели, без крыльев, как бывает в снах юности. Мама куда-то пропала, растаяла, солнце упало за горы. Проснулся. Казарма. Каблуков спросил: "Ну, как?"
Денисов отрицательно покачал курчавой головой. "Хорошо, будешь служить в наших чекистских войсках", - сказал Каблуков.
Мать умерла в том же году от тяжелой болезни. В семнадцатом она жила в Петрограде, работала в ВЧК.
Каждый здесь, у горы Ветродуй, мог бы вспомнить немало подобных историй. И потому пуще всего боялись бандиты этой вездесущей заставы. Если и щупали ее, то осторожно. Галайда был беспощадным и в среде пограничных офицеров слыл "экстремистом".
Мысли быстро сменяли одна другую; за минуту можно было побывать в далеком прошлом, обежать настоящее и заглянуть в будущее.
Сушняк и Денисов спустились по тропке к заставе.
К казарме, построенной после освобождения западных областей Украины на линии новой границы, были добавлены офицерские домики, гараж, конюшни, склады... Своими руками, как и все остальное, строили спортивный городок с тиром, поварскую и прачечную. Из трофейной техники заставе выделили четыре мотоцикла и десяток велосипедов. Надо сказать, что техники было достаточно: имелись две крытые машины - "студебеккеры", три грузовика, один "додж три четверти", "иван-виллис" и потрепанная "эмка", на которой уже толком и не ездили, а больше искали запчасти для нее. Кроме механической тяги, на заставе было пятнадцать молодых ухоженных лошадей, две пары повозочных коняг и мухортая кобыленка для кухни и водовозки, по кличке Январка. Кобыленка приблудилась в январские метели.
На заставе уже работал движок, зажглись огоньки. Размеренно, словно на вечерней перекличке, перегавкивались служебные собаки.
Застава примыкала к Ветродую, как пограничники сами назвали безымянную горку. Местность позволяла удобно разместить огневые точки.
Года два тому назад застава подверглась нападению крупной вооруженной банды оуновцев. Кровавая стычка открыла недостатки в обороне заставы, и потому после этого были оборудованы блиндажи, вырыты глубокие окопы и траншеи.
Застава имела роту солдат и штатное число офицеров. Проволочная связь дублировалась стационарной рацией. Поэтому, хотя бандеровцы рвали проволоку, устойчивая связь держалась с комендатурой, штабом отряда в Богатине и ближайшей воинской частью - мотострелковым батальоном Н-ской дивизии.
Денисов медленно шел, вдыхая всей грудью похолодавший после заката воздух, а на душе было беспокойно, предчувствия томили его; иногда больше, иногда меньше, но всегда он чего-то ждал, постоянно был настороже.
Сержант услыхал топот. Скакал верховой от "веста" - так называли западный фланг участка границы. Ладонь ощутила рифленую ручку пистолета, с которым Денисов никогда не расставался.
Всадник скакал к заставе. Часовой его пропустил, значит, свой. Стоило поспешить, узнать, кого принесло в неурочное время. Денисов успел к крыльцу к тому времени, когда со своего конька птицей слетела Устя, бросила повод, оттолкнула дежурного, встретившего ее на пороге.
- Де начальник?
- У себя, Устя.