Знакомый скульптор пригласил меня на открытие своей выставки. Было много народу, шампанское, я даже как будто отвлёкся от своих проблем и тут взгляд мой упал на человека, который делал что-то странное. Он как будто обнял одну из новых скульптур моего друга, и стоял так, медленно ощупывая её руками Слепой!
Я порвал отношения со всеми, даже с самыми близкими друзьями. Моя лучшая натурщица Соня мы жили вместе уже четыре года, она сносила многое но в один прекрасный день не выдержала моей грубости, в слезах запаковала чемодан и уехала в Париж. Я никому не говорил о своей беде, поэтому все сочли мое поведение очередной причудой зазнавшейся знаменитости. «Надеюсь, в этот раз ты выпьешь достаточно для того, чтобы утонуть в Роне без красивых жестов!» крикнула моя подруга перед тем, как уйти.
Возможно, именно эта фраза и удержала меня от утопления. Какими-то пошлыми стали казаться все эти самоубийства на пустом месте, столь популярные в нашей артистической среде. Вся эта «борьба с невидимыми демонами», вся болтовня о «высших планах сознания», об «апокалиптических знаках в семиотике городской архитектуры» В отличие от этих изнеженных эстетов, я теперь точно знал, каков он ад для художника.
Оставшись совсем один, я целыми днями бродил по городу в пелене мокрого снега, в доску пьяный и абсолютно трезвый одновременно А когда замерзал, спускался в метро и сидел там на скамейке, разглядывая прохожих, или ездил от станции к станции.
Как-то раз, проходя по незнакомой улице и думая, куда бы зайти погреться, я увидел вывеску «Оранжерея». Внутри было жарко и сыро; со всех сторон цвели причудливые тропические орхидеи. На фоне заснеженного стекла особенно смотрелись белые, с ярко-красными язычками в центре. От них шёл тонкий, волнующий аромат, возникали мысли о киви и манго, о море и женщине
Я снял плащ и сел на скамью. В конце концов, неплохая идея: наглядеться на красоту впрок перед тем, как я ослепну. Я вдруг понял, что все эти дни, бродя по городу, я старался увидеть как можно больше движущихся, сменяющих друг друга объектов. Как будто пытался отвлечь себя от мрачных мыслей этим калейдоскопом, напоминающим мне, что я все еще зрячий.
А в оранжерее было тихо и спокойно. Это была удивительная пауза в хаотическом вращении моего мира последних дней. Но вскоре я заметил движение: по одной из дорожек, вьющихся среди зелени, бродила девочка в очках, с большим альбомом. Она останавливалась около каждого цветка, зарисовывала его в альбом, затем приседала перед табличкой и аккуратно переписывала название. Она вовсе не была красивой, но она двигалась, и я невольно засмотрелся на неё, позабыв и о цветах, и о своей беде
Её нужно нарисовать, понял я.
В кармане плаща нашелся блокнот и обломок угольного карандаша: оказалось, я до сих пор ношу их с собой, по привычке. Я вынул бумагу и уголь. Моя модель как раз присела перед бело-красной орхидеей, которая понравилась мне больше всего. Я набросал профиль девочки, глаза, волосы и воротник, и только собирался нарисовать очки как вдруг девочка, записавшая название цветка, резко вскочила, очки слетели с её носа и с треском разбились о камень дорожки. Теперь она выглядела точно так, как на моем рисунке без очков.
Потом носик её сморщился, и я затаил дыхание: сейчас заплачет. Но плакать она и не думала. Наоборот, усмехнулась и сказала то ли орхидее, то ли камню, то ли самой себе:
Вот и хорошо! Теперь мне не придется переписывать эти дурацкие названия. Скажу, что у меня разбились очки! Это ведь честно, правда? спросила она у очков, валявшихся на дорожке. Можно теперь просто погулять и посмотреть на цветы. Их-то я вижу и без очков, и без названий!
Этот монолог так изумил меня, что я рассмеялся. Она сощурилась в мою сторону и строго спросила:
А вы что тут делаете?
Я? Я вот тебя рисую, ответил я и показал ей блокнот.
Это очень правильно, что вы нарисовали меня без очков, заметила она, подойдя поближе и разглядывая мой набросок. Они, знаете ли, разбились.
Держи, сказал я и протянул ей листок.
Она ещё раз взглянула на портрет:
Но меня никто не узнает на этой картинке. Я ведь всё время в очках хожу. Так что совсем непонятно, зачем он мне
Я рассмеялся снова, подумав: вот всемирно известный художник дарит человеку портрет, а человек спокойненько отказывается!
Впрочем, так и быть, давайте. Отдам его маме. Она-то узнает меня в любом виде.
Девочка взяла рисунок, поблагодарила меня и снова пропала в орхидеях.
Вот и вся история. Это был последний рисунок в моей жизни. Я слышал, что его впоследствии продали на аукционе за полмиллиона долларов, и сейчас он висит в одном из музеев США, в городе Бостоне. А я, как и предсказывали врачи, через три недели полностью потерял зрение. Когда это случилось, я выяснил, где растут те самые орхидеи, с огненным язычком в центре и белоснежными лепестками вокруг него. И переехал сюда, на их родину. Так что и в правду уже видел тебя. И могу видеть теперь в любое время. Хочешь, нарисую твой портрет хоть сейчас?
Смотритель храма остановился, комично наморщил лоб и широко развёл руки, держа в одной воображаемую палитру, а в другой воображаемую кисть.