Все начали отворачиваться, и тогда Диоген закричал петухом, привлекая внимание.
Истины вы чураетесь, а безделицы вас привлекают. Вот что хотел я сказать напоследок. Он замолчал и влез в бочку.
Люди в странных одеждах рукоплескали ему, но внезапно прервал их муж быстрый и резкоречивый, облокотившийся на пьедестал.
Хватит витийствовать, приказал он. Слушать меня. Итак, первопричина всего бог, а материя неоформленная и пассивная масса. Стихий существует четыре, а кроме них есть и пятая, заключающая тела из эфира; движется эта пятая кругообразно.
Хвала, Аристотель! последовали отдельные крики.
Я продолжаю. Счастье совместная полнота благ: душевных, телесных и внешних. Одной добродетели недостанет для счастья, надобны красота и здоровье телесности и богатство и знатность от внешнего. Потому на вопрос: почему нам приятно водится с красивыми? я ответил: кто спрашивает такое, тот слеп, и назвал красоту божьим даром, в отличие от Карнеада, кой высказывался о ней как о владычестве без охраны, и Феокрита, оценивающего её пагубой под слоновою костью, и Феофраста, коему это лишь молчаливый обман, и Сократа, изрекшего: недолговечное царство.
Последовала нескончаемая овация. Неслись возгласы: Красота божий дар!.. А материя есть пассивная масса Чудно! Стихий лишь четыре Отныне мы знаем, как жить!.. Да к тому же есть пятая, кругообразная! Изумительно!!
Кто-то связывал уже лавры в венок, кто-то цитировал сказанное, кто-то тихо зубрил, бормоча под нос: «Первопричина всего будет бог но потребны богатство и знатность»
Вдруг сумрачный муж в стороне заявил: Я считаю иначе.
Ну-ка! воскликнули все. Говори, Пиррон-скептик!
А ничего я не знаю и ни во что я не верю. Всякому слову найдётся обратное. Нет добра, нет и зла. Будь они они были бы одинаковыми для всех. Мы же видим обратное, потому что их нет. Повар великого Александра отогревался в тени, мёрз на солнце. Нашему Диогену за благо казалось тому же великому Александру сказать, чтобы тот, заслоняющий солнце, посторонился. А Аристотель служил при дворе Александра.
Хвала, Пиррон! Слава!
Благо ли некий поступок или он зло, я не знаю, и потому что добра и зла нет, и по многим ещё основаниям. Ничего я не знаю. Даже не знаю, знаю я или нет в самом деле. Впрочем, хоть говорю, что не знаю, но не возьмусь утверждать, что не знаю действительно.
Хвала, Пиррон! Слава!
Благо ли некий поступок или он зло, я не знаю, и потому что добра и зла нет, и по многим ещё основаниям. Ничего я не знаю. Даже не знаю, знаю я или нет в самом деле. Впрочем, хоть говорю, что не знаю, но не возьмусь утверждать, что не знаю действительно.
Аристотель, сойди! Подымайся, Пиррон!
Вы находите разницу, быть вам над или под. Мне без разницы, быть над вами или под вами, вёл речь Пиррон, тем не менее восходя по ступеням. Некогда Анаксарх, мой учитель по философии, оказался в болоте. Я прошёл мимо, даже не слушая его криков о помощи, вот оно как.
Восхитительно!
Раз нет добра или зла, нет вообще ничего, стало быть, то зачем, я подумал, ему моя помощь, если нет жизни и смерти. Смерть, может, есть жизнь, а жизнь смерть. Эпикур, ценя жизнь, учит, что смерть есть бесчувствие. А Сенека зовёт эту жизнь смертью в преддверии истинной жизни. Он бы обрадовался покойнику, причастившемуся к посмертному благу жизни, а Эпикур опечалился бы, что покойник утратил со смертью все блага жизни. А я? молвил тихо Пиррон. Я не знаю, есть я или нет. Если чувствовать значит жить, то тогда не Гомер ли живописал нам Аид, где умершие чувствуют многократно острее? Я чувствую, что я есть, но наличествует ли природа моя или же отражается в этой жизни, как утка в воде, я не ведаю.
О, божественно!!! закричало собрание.
Я сейчас буду стукаться головой обо что-нибудь, потому что не знаю, нужно ль это или не нужно, выгодно или невыгодно. И действительно, застучался, да сильно; кровь залила пьедестал. В рукоплесканиях, в воплях полного восхищения лишь один человек подбежал и подставил под лоб мудреца свою руку.
Прочь, безымянный! остервенилась толпа. Лавры, лавры Пиррону!
Глас безымянного был неслышен: Остановись, Пиррон! Ты не знаешь, как быть, и не знай, это вовсе не главное. И пойдём прочь отсюда. Я накормлю тебя фигами. Ну, пойдём!
Я не знаю, как угодить им, рыдал Пиррон, позволяя себя увести. Их ничем не насытишь.
Вика поддерживала мудреца тоже, слушая, что говорит, отстраняя мешающих, безымянный: В каждом из вас царство истины! Слушайте дух, что внутри вас. Не пожирайте друг друга. И полюбите друг друга!
Дай нам Пиррона, болтун! бесновалась толпа. Пусть убьёт себя и докажет себя! Убирайся от нас и болтай свой чувствительный вздор дуракам!
Отряхните с себя ваши знания. Лучше б вы были дети! Он продолжал, но чем больше он говорил, тем сильней раздражалась толпа.
Вдруг внимание всех привлёк стук. На пьедестале стучал в мрамор камнем очередной краснобай, самовольно поднявшийся, пока все отвлеклись на Пиррона и безымянного. Он чуть грассировал и, казалось, был Вике знаком.
Заявляю: учение повегяется делом. Пусть бы газбил себе лоб Пиггон вот и вся философия этих пиггонов. И философия многих и многих словесных газвгатников. До сих они миг объясняли, путаясь и иггаясь в словах, а миг нужно менять!