Да, сказал Давид, соглашаясь с рабби.
А ведь мы всегда думаем, что Небеса ввели его в искушение, чтобы испытать его твердость, тогда как на самом деле, это он сам заслужил такие самодовольные Небеса, которые отдали его в руки зла и страданий.
Он помолчал немного и добавил:
Чтобы разбить его каменное сердце, Святой пошел навстречу Иову, о котором три раза было повторено, что он праведник так почему бы ему не ввести в искушение берлинского хлыща, который знал толк в парфюмерии, модной одежде и полагал, что лучше других понимает людей? Наверное, он тоже думал про себя, что он большой праведник, которому все разрешено, потому что он лучше всех.
Почему Книга все же называет его праведным? спросил Давид, делая вид, что не заметил, что рабби только что уже отметил это.
Праведником для людей, может быть, ответил, с трудом разжимая губы рабби Ицхак. Для людей, но не для Святого, которого вряд ли очень уж сильно интересует наша праведность.
Жаль, не было рядом никого из движения «Евреи за ортодоксальный иудаизм» подумал Давид.
Лицо рабби, который полулежал в кресле, накрывшись до подбородка теплым пледом, было похоже на плохо вылепленную из папье-маше маску. Потом он сделал над собой усилие и сказал:
На самом деле, человек больше всего на свете не любит открыто посмотреть на самого себя. Стоит ему действительно непредвзято заглянуть однажды в свою душу, как он понимает, что он такой же праведник, как и эти самодовольные камни.
Тогда кто может удостоверить нас в том, что мы не ошибаемся? спросил Давид.
Никто, сказал рабби Ицхак, и легкая улыбка коснулась уголков его губ. Никто не удостоверит нас и в том, что разрушая нашу жизнь, Святой действует нам во благо. Но никто не удостоверит нас и в обратном А главное, добавил он, переведя дух, никто не удостоверит нас в том, что те беды, которые к нам приходят, мы вызываем сами. И тут нам не поможет ничто, даже если бы весь мир будет называть нас праведниками и без конца славить наши имена.
Он смолк и закрыл глаза. Сухая, мертвая рука выскользнула из-под пледа и пошевелила пальцами. Только теперь Давид услышал, как тяжело дышал рабби Ицхак.
Кажется, это было их последнее свидание и, прислушавшись, наверное, можно было расслышать голос Ангела Смерти, уже заводящего свою погребальную песню, такую же безнадежную, как и ту, которую он пел когда-то над праведником по имени Иов
75. С точки зрения Перельмана
«Знаешь, когда я понял, наконец, что нахожусь на Святой земле? спрашивал Шломо в одном из своих ранних писем. Никогда не догадаешься. Тогда, когда я впервые увидел бочку воды с налитым поверху керосином, который отпугивал комаров и мешал им принести потомство. Потом я, конечно, привык, но этот запах все равно по-прежнему чувствуется за всеми прочими запахами, словно напоминание о том, что под моими ногами лежит не что-нибудь, а Святая земля, обещанная нам четыре тысячелетия назад. И точно так же поступает Всемогущий, не переставая отпускать нам щелчки и затрещины, чтобы мы случайно не забыли, зачем мы здесь и что нам здесь следует делать».
«Все, слава Всевышнему, идет хорошо, и так как надо, любил повторять Шломо Нахельман в своих письмах, и, пожалуй, даже слишком хорошо, добавлял он насмешливо, а это уже наводит на разные подозрения».
В первую очередь, наводили на подозрения, конечно, регулярно приходившие письма от Арьи. В последнее время он явно захандрил и все время жаловался на отсутствие какого-нибудь стоящего дела, да к тому же стал сомневаться в необходимости его и Рахели поездки в Палестину, что вынуждало Шломо Нахельмана снова и снова браться за перо и объяснять Арье вещи, которые, казалось, были очевидны и без всяких объяснений.
И, тем не менее, он обстоятельно объяснял.
«Дорогой Арья, писал он спустя полгода, отвечая на очередное из писем Арьи. Ты сердишься, что дела наши, кажется, никуда не двигаются, а стоят, как ты говоришь, на одном месте, как сломанные часы. Наверное, ты забыл, что все великие дела свершаются незримо, невидимо для посторонних глаз, так что один только Всевышний видит и понимает смысл происходящего. Не могу поверить, что ты поддался унынию именно тогда, когда от нас требуется собрать все силы, чтобы делать ту, часто незаметную работу, которую требует от нас Небо. А требует оно от нас сегодня ждать, надеяться и быть готовыми, твердо веря, что обещанное Всевышним уже близко, так что если мы не замечаем этого сегодня, то наверняка заметим завтра. Это, знаешь ли, как тяжелый маховик, который начинает медленно раскручиваться, так что поначалу кажется нет такой силы, способной стронуть его с места, но он все быстрее и быстрее набирает обороты, так что скоро начинает казаться, что нет на свете силы, способной остановить его движение».
«Дорогой Арья, писал он в другом письме, отправленном с оказией. Суета сует и всяческая суета, царящая вокруг, не должна заставлять нас брезгливо обходить эту суету стороной и делать вид, что нас интересуют только серьезные вещи. Всевышний и суету использует нам на пользу, и суетой Он ведет нас туда, куда Ему надо, наше же дело открыть Ему навстречу наше сердце и прислушаться к тому, что Он нам хочет сказать. А сказать Он нам хочет всегда одно и то же, чтобы мы сами взяли на себя бремя ответственности и показали, на что способны. Я догадался об этом не сразу, но когда догадался, то почувствовал долгожданные радость и покой, ибо я понял, что истина никогда не приходит к нам сама, но она всегда с охотою спешит помочь нам, когда мы делаем свой первый самостоятельный шаг, взвалив на свои плечи ответственность за последствия. И тогда неважным становится и окружающая тебя суета, и насмешки дураков, и тупость продажных турецких чиновников. Ты ведь знаешь, что со дня приезда я верчусь здесь, как белка в колесе у циркача, но в каждой насмешке, в каждом оскорблении, в каждой преследующей меня несправедливости, я вижу не досадные случайности, но Божий промысел, который всегда оберегает мою возможность поступить так, как кажется мне правильным и справедливым».