Я это Арина Марковна я извиниться хочу, просипел я.
За что? она ещё ниже склонила голову над страницей, почти носом писала.
Ну это я вашу руку скинул не нарочно Просто я вообще не люблю, чтобы меня кто-нибудь трогал. Это у меня фобия такая
Она с удивлением вскинула на меня глаза, и я увидел, что они голубые-голубые, как небо над морем.
Фобия?
Ну да, мама говорит, это из-за того, что в детстве я очень испугался какой-то страшной старухи, которая хотела погладить меня по голове Поэтому не сердитесь, пожалуйста!
Арина улыбнулась, забавно сморщив носик.
Иди, Гриша, я не сержусь! Иди!
Ну, я и пошёл. В дверях обернулся и увидел, что она по-прежнему смотрит на меня, подперев щёку кулачком. И такая она была милая, хорошенькая и какая-то уютная, так красиво обрамляли её лицо русые с рыжиной волосы, так она не была похожа на учительницу, что внутри у меня что-то ёкнуло и я быстро выбежал из кабинета.
Дальнейшее, на мой сегодняшний взгляд, было предсказуемым на сто процентов: я влюбился! Влюбился по самую макушку, безотчётно и безоглядно, со всем пылом молодости, совершенно по-щенячьи! Я боготворил и её, и землю, по которой она ходила, и следы её ног; я хотел быть её одеждой, её шариковой ручкой, на худой конец, ковриком около её дверей: они все имели на Арину большее право, чем я!
Это не замедлило сказаться на учёбе: я стал фанатом литературы, читал всё, что входило в школьную программу и сверх того. Остальные предметы подобной чести не удостаивались, и я потихоньку начал перемещаться из малочисленного разряда твёрдых ударников в многоуровневую группу троечников. Учителя и, в первую очередь наша класснуха, забили тревогу. Со мной стали проводить воспитательные беседы; сначала классная, потом учителя тех предметов, по которым я когда-то имел хорошие оценки, потом за дело принялась завуч. Они все наперебой уверяли меня, что я способный мальчик, просили выкинуть из головы дурь и не портить себе аттестат, от которого якобы зависело моё будущее. А я я совершенно не понимал, чего они от меня хотят?! В моей голове был полнейший и непроницаемый туман, я засыпал (если засыпал) и просыпался с одним-единственным желанием увидеть её сегодня Помните, как у Пушкина?
Зелёные глаза слегка прищурились:
Я знаю, век уж мой измерен,
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днём увижусь я
То же самое было со мной: если в этот день не было литры или русского, я подстерегал Арину около кабинета и пожирал взглядом всегда вызывался ходить за журналом в учительскую: был шанс увидеть её там, склонённую над нашими тетрадками Словом, если вы ещё не знаете, что такое влюблённый идиот, я вам описал его совершенно точно!
Красивый крупный рот усмехнулся:
Впрочем, это приятные воспоминания! Нам дано испытывать безумную любовь лишь раз в жизни, всё остальное подделка
Что же произошло потом?
Потом потом бразды правления взяла на себя директриса и начала с того, что вызвала моих родителей в школу. (пальцы сплелись в замок и хрустнули).
Разговор был в моём присутствии и чертовски неприятный. Дело в том, что я тщательно скрывал положение дел от родителей, отделываясь дежурными фразами. А тут всё предстало перед ними во всей красе, все оценки по всем предметам! Маме сразу стало плохо, отец, человек более сдержанный, отметил, что по русскому языку и литературе у меня всё хорошо! Директриса согласилась, что, действительно, учительница меня очень хвалит, да и мой внешний вид стал намного аккуратнее и чище: сменил футболки на рубашки, бросил красить волосы в ядовитые цвета, даже стричься начал чаще, но по алгебре, физике, химии и прочим предметам совершеннейший завал! А до экзаменов остаётся всего ничего! Пора браться за ум!
Они сидели и кивали головами, соглашаясь с ней, а потом всем гуртом навалились на меня и стали требовать честного слова, что я исправлюсь, возьмусь за ум, задумаюсь о будущем, буду ответственным бла-бла-бла и прочая чепуха. Я молчал, опустив голову: а что я мог им обещать?! Ничего. Смотреть же в глаза и врать я не стал: меня не так воспитали!
Словом, отец заверил Ангелину Ефимовну, что дома разговор продолжится, и мы вышли из кабинета. Папа вёл маму под руку, она прижимала к глазам мокрый платок я не смотрел на неё: мне тоже было не по себе, я чувствовал, что папа очень зол и что самое плохое меня ждёт впереди.
Он усадил маму на заднее сиденье нашей пятнашки, повернулся ко мне и влепил пощёчину, да так, что разбил губу: руки у него были не маленькие, как и у меня.
Садись в машину! приказал он. Рядом со мной!
Я послушался, зная по опыту, что в такие моменты отцу лучше не перечить.
Вас часто наказывали в детстве?
Что вы, вовсе нет! Трудное детство, деревянные игрушки это вообще не про меня! Физические наказания крайне редко! Может раза два или три когда я бывал совсем невыносимым, мама могла ударить, но отец это был первый раз. Он никогда не бил боялся что-нибудь мне повредить. Поэтому я понял, что он очень расстроен, и это меня огорчило: я любил их (люблю до сих пор) и не хотел причинять боль.
Что же случилось дальше?
Отец протянул мне платок: