Иоганн Вебер стал пояснять:
Размеров точных не было, ваш посыльный указал на нашу работницу, что царица примерно такая, на нее и ореинтировались. А образец вышивок Вы изволили выбрать сами в альбоме Паулюса Фюрста.
Да, вышивки соответствуют, выполнены искусно. Матрена, зови кого-нибудь на помощь и неси платье в покои царицы, а мы здесь продолжим.
Матрена вышла в зал и увидела ювелирного мастера Самсона Ларионова, который с утра уже навеселе бродил по дворцу и приставал к каждому с рассказом как отблагодарил его царь Петр за изготовленную корону для коронации царицы. Подняв вверх указательный палец, он рассказывал:
Вся корона переливается как солнце. В ней 2564 бриллианта, а под крестом рубин размером с булыжник!
Матрена окликнула его:
Самсон! Помоги донести платье в покои царицы.
Тот с готовностью подбежал, и они вдвоем понесли короб с платьем. Дальше будуара Матрена ювелира не пустила. Тот расшаркиваясь и беспрестанно кланяясь, удалился. Матрена зашла в спальню государыни:
Oh mein Gott!
Екатерина сидела на кровати в ночной рубашке и накинутом на плечи пеньюаре. Лицо опухшее, глаза тусклые, под глазами мешки. Перед нею маленький столик, уставленный солеными огурцами с рассолом, моченой брусникой, лимонами и стоит бутылка дангицкой водки. Точно так же одетая прислуживает и суетится около стола малокровная блондиночка, камер-фрау Анна Крамер. Матрена сделала книксен и сказала на немецком языке:
Ваше величество, прибыло платье для коронации, оно уже у вас в будуаре. Но оно не сшито, его надо подгонять по фигуре.
Екатерина любила Матрену за родной язык, за смышленность и веселый нрав. Платье ждали давно. Половина ее двора с февраля живет в Москве, уже все готово. Коронация объявлена на 7 мая, а еще ехать до Москвы две недели. Екатерина встрепенулась:
Анна, беги за портнихами, да вели горячей и холодной воды для компрессов на лицо и творогу свежего под глаза!
Через пятнадцать минут все завертелось и закружилось в покоях царицы. Юстина Грюнвальд и Анна Крамер по очереди делали холодный и горячий компресс на лицо Екатерины, Матрена Балк растирала в миске творог, Иоганна Петрова готовила маску на лицо из меда и желтка. Через час свежая и помолодевшая Екатерина предстала перед портнихами.
А в это время управляющий делами государыни Виллим Монс докладывал Петру, что платье прибыло из Берлина, но его надо подгонять по фигуре.
В Москве подгоните, завтра выезжаем. Покои в Кремле давно уже отделали, мне доложили, что все готово. Я один бывало за три дня добирался, не спал совсем. А сейчас с бабами не знаю сколько будем добираться.
Но еще нет пряжки-аграфа для скрепления мантии.
Как это нет? Кому заказывали?
Ювелиру Рокентин. Мой секретарь Егор Столетов ходил к нему три дня назад, он сказал, что еще не готово, приходите через два дня. Столетов вчера пошел, а Рокентин весь избитый, говорит, что на него напали и аграф украли.
А где напали? В мастерской?
Не могу знать, ваше величество.
В мастерской у него другие мастера, подмастерья. Неужели не могли отбиться? Что-то здесь не так. Позвать ко мне Петра Толстого. За день аграф найдем, а вы идите к государыне и объявите мою волю. Завтра выезжаем.
В мастерской у него другие мастера, подмастерья. Неужели не могли отбиться? Что-то здесь не так. Позвать ко мне Петра Толстого. За день аграф найдем, а вы идите к государыне и объявите мою волю. Завтра выезжаем.
Начальник Тайной канцелярии, восьмидесятилетний Петр Андреевич Толстой, бодрый и моложавый, явился незамедлительно. Петр велел ему найти аграф за один день.
Толстой поехал на свою службу, что находилась, на углу Мясницкой улицы и Лубянской площади. Посовещавшись со своим помощником Андреем Ушаковым, решил, что времени нет. Надо срочно брать всех мастеров и подмастерьев, кроме самого ювелира Рокентина и учинять допрос. Ушаков поехал в мастерскую с помощниками и через час все мастера и подмастерья, перепуганные до смерти, стояли перед Толстым. Ушаков стоял наготове.
Веди их по очереди в пыточную, распорядился Толстой, и на дыбу, пока не скажут, где бриллиантовая пряжка-аграф.
Тут один из мастеров упал на колени и заорал от страха:
Я знаю, я знаю где аграф, только не пытайте!. Он у любовницы Рокентина, немки Шарлотты Беккер. Она жена пекаря Гюнтера Беккера, живут в Немецкой слободе. Эта Шарлотта три дня назад зашла в мастерскую, а Рокентин как раз заканчивал аграф. Та увидала и привязалась, мол, подари, а то я тебя близко к себе не допущу. Тот взял и отдал, потом говорит мне: «Останься вечером, ты мне нужен». Все ушли, я остался. Рокентин говорит: «Избей меня, чтобы синяки на лице видно было». Я и избил. А потом пришел секретарь камергера Монса, а Рокентин говорит: «Меня избили, а аграф украли».
Толстой поглядел на часы, четыре часа пополудни. Обратился к Ушакову:
Держи их всех тут, пока не приеду. Бутурлин, со мной поедешь.
Шарлотта в домашней одежде и фартуке помогала мужу раскатывать слоеное тесто для штруделей, когда к дому подкатила карета. Бухнула дверь и на пороге пекарни выросла фигура начальника Тайной канцелярии Петра Толстого, за ним маячил Иван Бутурлин. Гюнтер сначала побледнел, потом побагровел.