Вы это, однако же, начал было генерал
Вас спасло, что вы объявили себя варваром и еретиком, заметил, усмехаясь, французик. «Cela n'etait pas si bete»[6].
Так неужели смотреть на наших русских? Они сидят здесь пикнуть не смеют и готовы, пожалуй, отречься от того, что они русские. По крайней мере в Париже в моем отеле со мною стали обращаться гораздо внимательнее, когда я всем рассказал о моей драке с аббатом. Толстый польский пан, самый враждебный ко мне человек за табльдотом, стушевался на второй план. Французы даже перенесли, когда я рассказал, что года два тому назад видел человека, в которого французский егерь в двенадцатом году выстрелил единственно только для того, чтоб разрядить ружье. Этот человек был тогда еще десятилетним ребенком, и семейство его не успело выехать из Москвы.
Этого быть не может, вскипел французик, французский солдат не станет стрелять в ребенка!
Между тем это было, отвечал я. Это мне рассказал почтенный отставной капитан, и я сам видел шрам на его щеке от пули.
Француз начал говорить много и скоро. Генерал стал было его поддерживать, но я рекомендовал ему прочесть хоть, например, отрывки из «Записок» генерала Перовского, бывшего в двенадцатом году в плену у французов. Наконец, Марья Филипповна о чем-то заговорила, чтоб перебить разговор. Генерал был очень недоволен мною, потому что мы с французом уже почти начали кричать. Но мистеру Астлею мой спор с французом, кажется, очень понравился; вставая из-за стола, он предложил мне выпить с ним рюмку вина. Вечером, как и следовало, мне удалось с четверть часа поговорить с Полиной Александровной. Разговор наш состоялся на прогулке. Все пошли в парк к воксалу. Полина села на скамейку против фонтана, а Наденьку пустила играть недалеко от себя с детьми. Я тоже отпустил к фонтану Мишу, и мы остались наконец одни.
Сначала начали, разумеется, о делах. Полина просто рассердилась, когда я передал ей всего только семьсот гульденов. Она была уверена, что я ей привезу из Парижа, под залог ее бриллиантов, по крайней мере две тысячи гульденов или даже более.
Мне во что бы ни стало нужны деньги, сказала она, и их надо добыть; иначе я просто погибла.
Я стал расспрашивать о том, что сделалось в мое отсутствие.
Больше ничего, что получены из Петербурга два известия: сначала, что бабушке очень плохо, а через два дня, что, кажется, она уже умерла. Это известие от Тимофея Петровича, прибавила Полина, а он человек точный. Ждем последнего, окончательного известия.
Итак, здесь все в ожидании? спросил я.
Конечно: все и всь; целые полгода на одно это только и надеялись.
И вы надеетесь? спросил я.
Ведь я ей вовсе не родня, я только генералова падчерица. Но я знаю наверно, что она обо мне вспомнит в завещании.
Мне кажется, вам очень много достанется, сказал я утвердительно.
Да, она меня любила; но почему вам это кажется?
Скажите, отвечал я вопросом, наш маркиз, кажется, тоже посвящен во все семейные тайны?
А вы сами к чему об этом интересуетесь? спросила Полина, поглядев на меня сурово и сухо.
Еще бы; если не ошибаюсь, генерал успел уже занять у него денег.
Вы очень верно угадываете.
Ну, так дал ли бы он денег, если бы не знал про бабуленьку? Заметили ли вы, за столом: он раза три, что-то говоря о бабушке, назвал ее бабуленькой: «la baboulinka». Какие короткие и какие дружественные отношения!
Да, вы правы. Как только он узнает, что и мне что-нибудь по завещанию досталось, то тотчас же ко мне и посватается. Это, что ли, вам хотелось узнать?
Еще только посватается? Я думал, что он давно сватается.
Вы отлично хорошо знаете, что нет! с сердцем сказала Полина. Где вы встретили этого англичанина? прибавила она после минутного молчания.
Я так и знал, что вы о нем сейчас спросите.
Я рассказал ей о прежних моих встречах с мистером Астлеем по дороге.
Он застенчив и влюбчив и уж, конечно, влюблен в вас?
Да, он влюблен в меня, отвечала Полина.
И уж, конечно, он в десять раз богаче француза. Что, у француза действительно есть что-нибудь? Не подвержено это сомнению?
Не подвержено. У него есть какой-то chateau[7]. Мне еще вчера генерал говорил об этом решительно. Ну что, довольно с вас?
Я бы, на вашем месте, непременно вышла замуж за англичанина.
Почему? спросила Полина.
Француз красивее, но он подлее; а англичанин, сверх того, что честен, еще в десять раз богаче, отрезал я.
Да; но зато француз маркиз и умнее, ответила она наиспокойнейшим образом.
Да верно ли? продолжал я по-прежнему.
Совершенно так.
Полине ужасно не нравились мои вопросы, и я видел, что ей хотелось разозлить меня тоном и дикостию своего ответа; я об этом ей тотчас же сказал.
Что ж, меня действительно развлекает, как вы беситесь. Уж за одно то, что я позволяю вам делать такие вопросы и догадки, следует вам расплатиться.
Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, отвечал я спокойно, именно потому, что готов как угодно за них расплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что.
Полина захохотала:
Вы мне в последний раз, на Шлангенберге, сказали, что готовы по первому моему слову броситься вниз головою, а там, кажется, до тысячи футов. Я когда-нибудь произнесу это слово единственно затем, чтоб посмотреть, как вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержу характер. Вы мне ненавистны, именно тем, что я так много вам позволила, и еще ненавистнее тем, что так мне нужны. Но покамест вы мне нужны мне надо вас беречь.