Нет, определенно, так не пойдет, сказал я себе, если это будет продолжаться, можно и с катушек съехать. Отсюда уже недалеко и до дурдома. Явно нужно сходить к невропатологу. А, может, уже к психиатру?
Мысль о психиатре не вдохновила меня. Я словно бы слышал голоса:
Ах, такой молодой, и уже Какая жалость! Такой милый молодой человек! Такой подающий надежды бизнесмен, и вот Что ж вы хотели? Так заработался! По двенадцать часов в день.
Может быть, я, в самом деле, перегрел мотор? Сгорели какие-то проводки, короткое замыкание? Надо отдохнуть, выбраться на свежий воздух. Слава Богу, утром я еду. Треп, суета, новая обстановка. Это должно сработать. Ничего, милостивый государь, старому мотору надо поостыть; небольшое техобслуживание, смазка, и все будет о'кей.
Однако, я не чувствовал особой уверенности в такой отрадной перспективе. Сон не шел у меня из головы. Что-то там не так, определенно, не так, но что? Этот желтоватый туман, похожий на пары хлора, такой же, как и в первом сне, и запах, да-да, запах. Тот же, только еще сильней. И как все было натурально! Как на хорошем видео. И звуки: треск цикад в лесу, шелест листвы. Обычно я не помню своих снов, но в этот раз Я помню все совершенно отчетливо, в деталях, у меня полная иллюзия присутствия. Хотя я читал о том, что сны могут быть на редкость натуральными, может быть, даже более натуральными, чем явь. Но, Боже, какая пакость! Какого черта она лезет мне в голову? И потом, было там что-то еще, что то очень странное.
Однако вспомнить мне ничего больше не удалось. Не без трепета я вновь отправился спать вот что значит отпустить нервы! Но верный коньяк и на этот раз не подвел: я быстро заснул и спокойно проспал до того самого момента, когда запикал мой будильник в наручных часах. Никаких сновидений я больше не видел, во всяком случае, проснувшись, я ничего не смог припомнить.
Глава 4: ДЕЖА ВЮ
В восемь утра, как штык, я был на условленном месте. Билл уже поджидал меня. Как он и обещал, ехать нам предстояло на автомобиле он тут же познакомил меня с хозяином машины крепко сколоченным белобрысым парнем, который оказался одним из его знакомых. Мама назвала его Кешей, хотя представлялся он для пущей солидности Иннокентием. У него были довольно длинные, совершенно прямые волосы, которые, как плети, висели по обеим сторонам головы, образуя популярную когда-то прическу, известную под названием «ночной горшок». Под глазами у него обозначились характерные мешки, которые наводили на мысль об алкоголизме в начальной стадии, а посреди лба залегла борозда, которая, думается мне, образовалась если, и от большого напряжения, то уж никак не интеллектуального, что подтверждалось и его репликами. Мои худшие опасения начали оправдываться, и я многозначительно посмотрел на Билла, кисло улыбнувшись при этом. В ответ он только загадочно ухмыльнулся, давая понять, что у него что-то есть в запасе.
То, что оказалось в запасе у Билла, не вызвало у меня никакого удивления: как и следовало ожидать, это была женщина. Вернее, это была, девушка высокая стройная брюнетка с шикарными пышными волосами.
Жанна, представилась она.
Я пожал ей руку, назвав себя и отпустив несколько приличествующих случаю дежурных комплиментов. Подобные «домашние заготовки» имеются у меня на все случаи жизни.
Видишь ли, Жанночка, выдрючивался Билл, Серж мой старый соратник, древний, как череп бронтозавра. Сколько шнапса мы уничтожили с ним вместе! И всегда стояли плечом к плечу. Золотые были деньки!
В общем, пошел обычный для Билла в таких случаях словесный понос. Я давно уже к этому привык и научился не обращать на эту трепологию никакого внимания. Но сегодня мне все это почему-то показалось ужасно банальным, плоским и, я бы сказал, каким-то чертовски н е у м е с т н ы м. Почему? Шут его знает, но я вдруг почувствовал себя как-то отчужденно, что ли, словно я смотрю на все это, как сторонний наблюдатель. Я чувствовал, как во мне растет раздражение.
Что ты, Жанночка, не унимался Билл, это все, как сказал поэт, «преданья старины глубокой». Ныне он оставил дела сего грешного мира и денно и нощно пребывает в посте и медитации. В скорости ожидается причисление его к лику святых.
Ей-богу, не человек, а какой-то граммофон. Со стороны все это выглядело глупо и комично: 36-летний мужик с уже обозначившимся брюшком, дочь уже школьница, увивается за девчонкой лет восемнадцати. О чем он может ей рассказать? О том, как жена выперла его из дома потому, что он вечно волочился за юбками? Неужели он не видит, что похож на паяца?
Жанна неуверенно похихикивала, пытаясь подыграть ему. Видно было, что она чувствовала себя неловко. Где он ее откопал, хотел бы я знать?
Будет тебе, Иерихонская труба, сказал я. Пора трогаться, а то наш друг Иннокентий, поди, заждался. Заржавеет «Кадиллак» от долгого простоя.
Никакой реакции со стороны Кеши не последовало. У меня создалось впечатление, что с таким же успехом можно разговаривать с афишной тумбой, хотя, как знать? Может быть, он предавался интенсивной умственной деятельности, пытаясь сообразить, что такое «Иерихонская труба». Я уже мысленно представлял себе «веселую» поездочку с этим блестящим наследником славных традиций индейца Чингачгука тот, как известно, тоже не отличался чрезмерной болтливостью. Зато Билл говорил за пятерых. Перспектива ехать в обществе флиртующего Дон Жуана и глухонемого не вызывала у меня слишком большого энтузиазма.