Когда я только «поднялся» из карантина, смотрящим за продуктовым баулом был молодой парень, сильно моложе меня, сидевший по статье 228. С виду он неплохо справлялся со своими обязанностями. Но когда его отправили на общий режим за наркоту, оказалось, что он прихватил с собой помимо продуктов, полагавшихся ему «на этап», еще и часть собранных по лагерю денег. Около сорока тысяч рублей. Никто не ожидал от него такого крысятничества. Естественно, это не прошло для него безнаказанно. За него отзвонились в ту зону, куда его перережимили, и рассказали все, как было. Я точно не знаю, что конкретно с ним стало: побили его, поставили дневальным мыть полы или «опустили». Но денег, конечно, уже было не вернуть. Некоторые другие смотряги тоже подворовывали из общака*, но не в таких масштабах. Чаще всего они подворовывали сигареты для себя и своих ближайших корешей и деньги на наркоту и выпивку.
Поэтому отношение к «баулу» у ЗЭКов не всегда было хорошее. Многие считали, и имели право считать, что если деньги и продукты расходовались не на те нужды, для которых они предназначались, что они и не будут тогда «уделять на общее». Ни у кого не было желания за свой счет кормить наркоманов-крыс и их приближенных. Тем более, что лагерная жизнь и без этого была не очень-то простой.
Надо отметить, что ситуация с вещевым баулом была гораздо менее напряженная. Ведь в нем хранилась старая поношенная одежда. И ее брали только совсем неимущие ЗЭКи, которых было довольно мало. Воровать из него было по сути нечего. И поэтому у смотряги за него не было никакой ответственности. Да и мусора за него совсем не «крепили». Пару недель даже я был смотрящим за вещевым баулом, после того, как освободился предыдущий сиделец. За время своего управления я провел ревизию всех вещей в бауле (который выглядел как огромных размеров клетчатая пластмассовая сумка для «челноков»), выкинул совсем уже прохудившиеся вещи и разложил остальное по категориям: майки отдельно, свитера отдельно, штаны отдельно, куртки отдельно. Потом я уехал в санаторий (но об этом я расскажу позже) и передал правление Тыржу.
Занятно, но после моего возвращения из санатория ситуация с общаком* в корне изменилась. И связано это было с тем, что его поставил на личный контроль самый авторитетный сиделец, которого я встречал за время моего срока, Сорвиголова.
Сорвиголова был высоким пятидесятилетним дядей среднего телосложения. Внешне он немного напоминал Олега Янковского. Его речь, несмотря на легкую картавость, выдавала в нем до невозможности умного и хитрого человека, весьма эрудированного и образованного. Он никогда не повышал голос, но ему не стоило никакого труда привлечь всеобщее внимание. Когда он говорил, все остальные замолкали. За его плечами было много разных срокóв за разные разбойные деяния. В этот раз он сидел за незаконное ношение оружия и сопротивление при аресте (в колонию-поселение его посадили как первохода*, потому что предыдущие его судимости были к тому времени погашены). На его теле было несколько татуировок, но их было немного и они не бросались в глаза. Он был настоящим представителем воровского мира. Большую часть жизни он провел именно в нем. На воле он был смотрящим за целым городом в московской области. То есть без его ведома в этом городе не происходило ничего незаконного, начиная от мелких краж, сбыта краденного, разбойных нападений и угонов, и кончая подпольным игорным бизнесом, крышеванием и подкупом чиновников и сотрудников различных органов всевозможного калибра. Повидал он всякое, ведь его бурная молодость пришлась как раз на лихие девяностые: участвовал в перестрелках, выезжал на разборки. Одним словом, был «бандито-гангстерито». (Я думаю, ему ничего не стоило отмазаться от этой судимости при его связях и положении. Но, как он сам мне говорил, «порядочному бандиту иногда полезно «присесть» на пару тройку лет», чтобы не забывать, кто он и кем жил». Тем более, что нахождение в лагере никак не мешало ему вести свои дела на воле. Естественно, у него была «тырка*» и не одна. К тому же, к нему почти ежедневно приезжали его соратники для того, чтобы сообщить о результатах их деятельности и для получения дальнейших инструкций). Сорвиголова имел эклектичные взгляды на повседневную жизнь. В нем гармонично сочетались современные молодежные увлечения, такие как катание на горных лыжах и на сноуборде, свободное владение всевозможными гаджетами и примочками, интерес к достижениям науки и техники, с настоящими «олдскульными» традициями: честь, совесть, уважение к старшим, увлечение зарубежной музыкой 70-х и 80-х годов, игрой на гитаре старого доброго рок-н-ролла. В его радиоприемнике, который он слушал перед сном, неизменно играли близкие мне, но так далекие от всех остальных ЗЭКов, звуки Pink Floyd, Uriah Heep, ELO, Duran Duran.
Он назначил смотрягой за баулом относительно надежного человечка, учредил правила ведения учета содержимого общего баула и регулярно проверял его лично. Была заведена специальная тетрадочка учета поступлений и расходований содержимого, в которой смотрящий точковал* все манипуляции с баулом. Кто сколько уделил, кому и сколько было выделено и на какие нужды: на этап, по нужде, в награду за заслуги и прочее. С завидной регулярностью (один или два раза в месяц) стали проводится общелагерные турниры по нардам, в которых выигравший сиделец уделял половину призового фонда на общее. А это были относительно существенные вливания, учитывая, что вход в турнир стоил 50 рублей или пачку сигарет, а участвовали в среднем от 50 до 100 сидельцев.