Он не раз участвовал в соревнованиях других, не связанных с машинами, но предполагающих развитие скорости. Любимыми были гонки на катерах с подводными крыльями и на мини-поездах по подземным лабиринтам. Это Галла узнала от его однокурсника, когда случайно их места болельщиков оказались рядом во время игры курсантов параллелей в кометобол.
Так называемые кометы, выстреливаемые с неба устройством гигантской высоты, врезались в арену с треском и грохотом. Команды работали на опережение: нужно было вовремя добежать до летящей стрелы, подставить отражающее лекало, ослабить движение кометы, не позволив ей соприкоснуться с землей, а затем перебросить на сторону противника. Игра требовала внимания и сосредоточенности, не говоря уже о физической подготовке.
В духе нашего Александра, заметил сосед.
Кто такой Александр? спросила Галла.
Скоро появится познакомлю.
Парень с профилем римского полководца в этот вечер впервые проводил ее домой. По дороге завернули в капсульную лавку. Александр быстро лавировал меж цветных автоматов. В одном получил круглые, похожие на пилюли, белые шарики. Вытянул из отверстия рядом подписанный пакетик, опустил их в него. В другом отсыпал шесть прямоугольных пластинок размером с зуб, ярко-зеленых, покрытых сверкающей глазурью. У третьего автомата он задержался мелкими, как орешки, оранжевыми капсулами наполнял до краев выскочивший из автомата бумажный конус. У самого выхода схватил с полки бутылку с водой, оставив на ее месте жетон учета.
Хочешь? протянул спутнице белые шарики.
Она отрицательно покачала головой, не смея признаться, что не знает толком их составляющее.
А я проголодался, сказал парень, проглотив сразу два. Теперь все в порядке.
Ей так хотелось пригласить его домой и угостить чашечкой чая или кофе, но, увидев его пристрастие к капсулам, она не решилась. Более того с грустью осознала, какая пропасть лежит между ними. А он так ничего и не понял в этот первый раз.
Он возвращался к себе, вспоминая прошедшую игру и разбирая неудачи ребят своей параллели. Только перед сном, растянувшись на сером упругом овале с ребристой массажной поверхностью и задав кровати все необходимые команды на ночь, начиная от измерения пульса, давления, температуры тела, веса, картинки сновидения и кончая побудкой в виде резких толчков, он вспомнил о Галле. Подумал: «Завтра увижу!»
Но назавтра они не встретились. И оба поняли, что нуждаются хотя бы в общении по сети.
Вот тогда все и обнаружилось. Он полулежал у стеклянного голографического экрана, не нарушавшего, несмотря на размеры, пространство комнаты. Обычно он «включал» море, и оно, вызывая ощущения присутствия на знойном пляже, плескалось вокруг, касаясь его ног. Или выбирал небо, и тогда плыл на облаках, всматриваясь в кипящую деятельность земли, угадывая в далеких очертаниях знакомые здания, дороги и мосты. Сейчас он оставался в реальности, в практически пустой комнате, где в самом центре стояла кровать, служащая еще и атрибутом спортивных занятий, и рассматривал девушку, с которой накануне болел за приятелей, пока те гоняли комету.
Галла оторвалась от картотеки с рисунками и уставилась на Александра, взиравшего на нее гневным ликом полководца.
Так ты древнеедка?! воскликнул он.
Только тут она заметила, что не убрала со стола вазу с фруктами и стоящие поодаль кофейную чашку с дымящимся кофе и блюдце с надкусанным малюсеньким пирожком.
Ну да только и могла вымолвить она.
Ночью она дала волю чувствам. Ревела, злилась на себя, что вляпалась в любовь по собственному желанию могла бы, в конце концов, и не влюбляться! Читала и слушала стихи старых поэтов (новые о любовных чувствах писали мало), сочиняла и вслух читала свои стихотворные строчки, корявые, бесформенные, но зато искренне кричащие горькой обидой.
Но почему, но почему
Любовь ко мне пришла такой:
Несправедливой и мучительно тоскливой?
Ну откуда же тоскливой? вопрошал сквозь слезы голос разума и смеялся над нелепостью ее виршей и несуразностью рифм. Ты распустилась, растаяла, растеклась, как сироп. Позорище!
Я всего лишь девочка, я не могу быть все время серьезной и ответственной, позволь мне иногда быть глупой и раскисшей, отвечала Галла.
Под утро она прокралась в столовую, схватила фруктовое пирожное, проглотила и немного успокоилась. Вернулась к себе, включила режим плавного раскачивания кровати и, пытаясь задремать, вспомнила из истории о таком предмете как подушка. Где-то она читала, что этот предмет становился мокрым от слез, когда барышни страдали по возлюбленным.
Это уж слишком! Она обойдется без подушки!
Кровать приняла форму ее тела, и Галла поплыла, как в лодке, навстречу облегчению в коротком предутреннем сне.
Александр больше не общался с ней наедине. Встречаясь в перерывах, вежливо кивал в знак приветствия и проходил мимо. Она понимала его охлаждение, и это выбивало из колеи. Она не переставала думать о нем, раздражалась на себя и на всех, без всякой причины срывалась на родителей, деликатно не вмешивающихся в ее состояние до поры до времени. И вместо того чтобы поставить точку в обреченных отношениях, отношениях, которые, по сути, и не начинались, она искала с ним встречи, а если не с ним, то с его друзьями и однокурсниками. Она хотела о нем знать все!