Началась суета. Уколы, носилки, больница. Всё это время он лежал на спине и смотрел остекленевшим взглядом перед собой. Там, в вышине, он видел её улыбающееся лицо. Она двигала губами, но он ничего не слышал.
На второй день после получения телеграммы на телефон поступил вызов. Звонил сопровождающий из воинской части. Привезли тело сына. Ему казалось, что он сидит за толстым стеклом и все события проплывают мимо него, но он ничего не слышит. Кто то входит, кто то выходит. Ему чтото говорят, но он не слышит, что.
Перед ним гроб сына. Закрытый гроб. Сопровождающий рассказал, как всё произошло на самом деле. Он опустил глаза и попросил не распространяться. Всё оказалось банально и просто. Прошёл дождь. Урал с продуктами питания завяз в грязи. Подогнали БТР. Лопнувшим тросом сыну начисто снесло голову.
Похорон он не помнил вовсе.
Он пришёл в себя лёжа на диване. За окнами ночь. Свет только в прихожей. Он чувствовал, что она рядом, но у него уже не осталось сил. Он почувствовал, как по его щеке скользит холодная ладонь. Он закрыл глаза. Он устал сопротивляться. Он прижался щекой к этой ладони и слёзы хлынули из его глаз. Рука мгновенно потеплела. Он открыл и поднял заплаканные глаза. Рядом с ним на краю дивана сидела его Любаша. Она гладила его по волосам, улыбалась и почемуто была без одежды. Он протянул к ней руки, и она легла рядом. Он прижался к её большой и тёплой груди и уснул.
Утром он оторвал голову от мокрой подушки. Никого. Из большой комнаты доносились звуки работающего телевизора. В комнате дочери играла музыка. Она встал. Заглянул на кухню. Жена, как всегда готовила завтрак. В большой комнате он увидел сына. Тот сидел перед телевизором и не оборачивался. Дочь лежала на кровати, и качала головой, в такт льющейся из колонок мелодии. Он снова вернулся на кухню. Жена будто не замечала его. Они все не замечали его. Он поднялся и прошёл в ванну. Петля снова висела на том же месте. Не обращая на неё внимания, он прошёл мимо, открыл кран и сунул голову под холодную струю. Звуки стихли.
Он вышел из ванной и остановился в проходе. Никого. В кухне на столе в тарелках составлены остатки от поминального обеда. Рядом стоят три початые бутылки с водкой. На краю стола две рюмки. Он смотрит на них. Хмурит брови. Он опускает голову, прижимает ладонь ко лбу и снова смотрит на бутылки, закуску и рюмки. Он хмурится, будто вспоминает что то. «Почему две рюмки?».
И вот он уже садится за стол. В недоумении он осматривается по сторонам. «Это не его кухня. Где он?». За окном шумит дождь. Справа тихо потрескивает огонь в печи. Пахнет квашеной капустой и женскими духами. Обитый клеёнкой стол. Тарелки с закуской, три початые бутылки водки. Он оглянулся за спиной сервант. Когда он поворачивал голову, то увидел её. Она виновато улыбалась и застёгивала на большой и белой груди верхнюю пуговку халата.
Извини. Я только переоделась. Ну, наливай, что ли?
Он налил в обе рюмки. Он взяла одну, она другую.
Ну. Она подняла свою рюмку. Ещё раз за знакомство?
Звякнуло стекло. Выпили. По телу разлилось тепло. И вдруг ему стало хорошо и радостно. Он перестал удивляться. Он ел и наливал ещё. Она чтото тихо рассказывала, но он почти ничего не слышал. Он смотрел на её колышущуюся грудь, на рыхлый в складочку живот, белеющий между пуговицами халата. На краешек голубых трусиков. Она виновато улыбалась. Опускала глаза и запахивала халатик на белых бёдрах. Её щёки становились всё румянее, а глаза блестели призывным огоньком. Верхняя пуговка халатика иногда расстёгивалась, и он видел тёмный сосок.
Потом она протянула руку к его голове и погладила его по волосам. Он прижался щекой к ладони и поцеловал её. Она жарко дышала и её большая грудь вздымалась, как океанские волны. Он почувствовал запах возбуждённой женщины и потянулся к ней через стол.
Она встала.
Погоди немного.
Она скрылась в зашторенном дверном проходе, который вёл в другую комнату и через минуту оттуда донёсся её приглушённый голос.
Иди ко мне, милый.
Он раздвинул шторы и замер. Она лежала на розовом покрывале, отделанном белыми рюшами. Её халатик и трусики висели на спинке стула. Она заложила руки под голову, а колени широко раскинула в стороны. Он, шагнул к ней, содрогаясь от возбуждения.
Сними одежду, милый. Прошептала она, и пока он раздевался, она обшаривала его взглядом широко открытых и горящих от возбуждения глаз. Он встал перед ней совершенно голый, а она протянула к нему руки и ещё шире раскинулась перед ним. Он взобрался на кровать и навис над ней. Она обхватила его руками за спину и с силой притянула к себе. Кровь прилила к голове. Дыхание перехватило от подкатившего к горлу стона. Глаза заволокла кровавая пелена, и он почувствовал, как затягивающаяся на его шее верёвка, рвёт ему кожу своими жёсткими волокнами.
Оборотень
1
1812 год. Зима.
Всюду снег, белый и холодный, будто лицо мертвеца. Куда хватает взгляда, везде он. И ничего с этим не сделать.
Среди белой бескрайней пустыни, тонкой полоской чернеет дорога. Она черна от изорванных в лохмотья мундиров его солдат и от трупов. Ледяными изваяниями застыли они, воткнутые в снег среди брошенных подвод, знамён, стволов и лафетов орудий нагие и страшные страшные своим спокойствием. Одежда с их заледенелых тел сорвана живыми. У многих срублены руки. Они смотрят зияющими дырами выклеванных воронами глаз. А те, ещё идущие и проходящие мимо, прячут от них свои взгляды, стыдясь и, в то же самое время, страшась того, что сами ещё живы.