Впрочем, несмотря на не слишком располагавшую внешность, человек этот растянул и без того почти безгубый рот в приветливой улыбке, в результате чего губы вовсе исчезли, а сходство с ящером только усилилось:
А вот и гости дорогие, долгожданные степенно изрёк встречающий. Альберт Евсеевич! А это?.. глянул он вопросительно на нотариуса, одновременно протягивая руку Глебу Сергеевичу.
Дымокуров. Наследник, кратко отрекомендовал Рыбкин спутника. Новый владелец усадьбы. Прошу, как говорится, любить и жаловать!
Человек в пояс поклонился Глебу Сергеевичу, произнёс с чувством:
Пожалте, хозяин! Мы уж тут ждали-ждали Все глаза проглядели! и представился в свою очередь. Еремей Горыныч. Управляющий усадьбой. По-нынешнему, здешний завхоз
Дымокуров, смутившись таким приёмом, забормотал что-то старорежимное, приличествующее, по его понятиям, случаю:
Ну, полноте, батенька! Какой я, право, барин? Самый что ни есть трудовой элемент. Государев служащий. Только в отставке.
Ну, вот и познакомились, с некоторым облегчением, удовлетворённо воскликнул нотариус. И демонстративно, подтянув рукав пиджака, глянул на золотой «Ролекс» на запястье. Друзья! Время к вечеру. А нам ещё предстоит поработать, уладить кое-какие формальности!
Домоправитель умоляюще сложил на груди руки:
Сперва отобедать извольте. У нас так принято, опять поклонился он Глебу Сергеевичу, будто ожидая его подтверждения, дорогих гостей с дороги первым делом за стол!
На что Дымокуров, начиная осваиваться с ролью хозяина, кивнул благосклонно:
И впрямь, Альберт Евсеевич! Пойдёмте, раз приглашают. С делами успеем управиться
Изнутри дом больше всего походил на провинциальный краеведческий музей с экспозицией, воссоздающий быт помещичьей усадьбы девятнадцатого, а может быть, и восемнадцатого веков.
Медового цвета, натёртые мастикой полы, настеленные из едва ли не метровых в поперечнике досок, уложенных и пригнанных так монолитно, что щели между ними едва угадывались, и ни одна гигантская половица под ногой не скрипнула.
Потолки высоченные, украшенные из алебастра, должно быть вылепленными финтифлюшками, с барельефами ангелочков, нимф, и прочих мифических существ. По центру потолков были прикреплены широченные, с автомобильное колесо, люстры. Некогда предназначенные для свечей, а теперь переделанные под электролампочки. Впрочем, и свечи в доме имелись. Стояли в оплывших стеарином подсвечниках на антикварных столах.
С электричеством зимой бывают проблемы, пояснил домоправитель. Когда в непогоду провода рвутся. Мы ж на отшибе живём, пока починят
Глеб Сергеевич с удовлетворением обозревал обитые матерчатыми, в мелкие цветочки, обоями стены, увешенные портретами надменных вельмож.
В центре, в золочёной раме, в натуральную, не иначе, величину, красовался портрет царственно восседавшей в кресле с высокой спинкой старухи с грубыми, властными чертами лица. В крупной по-мужицки руке бабка сжимала увесистую клюку с серебряным набалдашником.
Хозяйка усадьбы, Василиса Митрофановна Мудрова, пояснил, заметив заинтересованный взгляд Глеба Сергеевича, домоправитель.
Старуха с портрета смотрела на своего племянника, Дымокурова, сурово и пристально. Прямо душу ему своим взглядом выворачивала наизнанку.
Поёжившись, Глеб Сергеевич последовал дальше за провожатым.
Домоправитель показывал им покои, обращая внимание на мебель тёмной полировки, с резным орнаментом, витиеватыми ножками, обитую зелёным сукном и вишнёвого оттенка бархатом. Слоноподобные, неподъёмной тяжести, напоминающие бронированные несгораемые сейфы, шифоньеры и платяные шкафы. «Горки», за толстыми, мутноватыми стёклами которых угадывались ряды того самого антиквариата, упомянутого в рассказе нотариуса фарфоровые обеденные и чайные сервизы, хрустальные вазы, фужеры и золочёные рюмки, столовое серебро, шкатулочки с таинственным, наверняка столь же ценным и уникальным содержимым
На века строили, нахваливал, словно торговец недвижимостью, домовладение нотариус. Но без излишеств. Разных там биллиардных и зимних садов. Потому что понимали все эти помещения отапливать предстоит. А у нас зима в году восемь месяцев
Ступая вслед за домоправителем из комнаты в комнату, взирая на широченные, шестиспальные, не иначе, кровати с горами туго набитых подушек, отгороженные занавесями э-э, балдахинами, кажется, проходя мимо стеллажей, высоченных, уставленных от пола до потолка толстенными, переплетёнными в тиснёную золотом кожу, фолиантами, Глеб Сергеевич молчал подавленно. А в голове его металась только одна испуганно-радостная мысль: «Теперь всё это моё!».
Прав был нотариус. За любую вещь из усадьбы будь то предмет антикварной мебели, или безделушка с полок буфетов, книжка из библиотеки, вздумай Дымокуров их продать, можно было выручить деньги, позволяющие безбедно, не ограничивая себя особо в желаниях и потребностях, прожить целый месяц. А уж пенсионеру, чьи желания и потребности ограничены вполне естественными возрастными рамками тем более.
Обеденный зал, куда в конце ознакомительной экскурсии по дому привёл гостей Еремей Горыныч, оказался просторным, с широченным столом, покрытым белоснежной, похрустывающей от крахмала по углам, скатертью. Судя по рядам стульев чёрного дерева массивных, как и всё в имении, монументальных, с неудобными прямыми спинками, здесь одновременно могло бы усесться персон двадцать, не меньше.