Но страх, очевидно, был ложный.
Бурко знал ясно, что делал, когда успокоительно мотал Акулине головой. Очевидно, с дедушкой домовым он уже успел обо всем перетолковать. Акулине даже показалось, что как будто в яслях сена против вчерашнего прибавилось: бог с ними, их дело, им жить И Акулина тихо, осторожно вернулась в избу, но своим открытием побоялась даже с мужем поделиться; не то что «сглазу» испугалась, а просто час неровен: другой ведь такой придет, только скажи неловкое слово Наутро, однако, истина всем ясна стала. И свои и шабры могли совершенно свободно видеть, что Бурко выглядит, как нельзя лучше, еще молодцеватее смотрел на всех, еще форсистее отставлял свой жидкий хвост и вообще держал себя так непринужденно, как можно чувствовать себя только в родной обстановке. Но верх торжества был, когда Акулина, приткнувшаяся глазами к гриве Бурко, вдруг торжественно, голосом, переполненным радости, заявила:
А это чего?
Тут уж все дело раскрылось, и всем стало ясно, что и дедушка остался доволен новым приобретением. Тонкие косички в гриве Бурко обнаружили удовольствие дедушки.
Ишь старый, говорил весело, удовлетворенно Степан, приглядываясь к косичкам, ты гляди, как аккуратно Ловок!..
Дедушка домовой, вероятно, в это время и сам с удовольствием выглядывал где-нибудь из-за угла темного сарая на дело своих рук, и кто знает? может быть, и сам не чужд был невольной дани общего порока людей лести.
Откуда у него, пса, Алешки, деньги! думала Акулина. Ох, уделают они с Пимкой дело.
И действительно уделали. Старик Асимов, отец Пимки, такого же отчаянного парня, как и Алешка, доглядел, что у него дыра в полу амбара, и в том сусеке хлеба и половины не осталось.
Дело раскрылось. Пимка и Алешка таскали хлеб и сбывали его разным лицам на деревне. Асимов пришел к Ивану и предложил или в суд подавать, или обратиться к миру с жалобой на сыновей, чтоб выпороли их.
Скрепя сердце, подталкиваемый Акулиной, согласился и пошел Иван с Асимовым на сходку.
Сходка громко галдела. Увидев отцов, все сразу притихли. Иван еле плелся, убитый и растерянный.
Асимов, коренастный старик, шел не спеша, уверенной походкой.
Здравствуйте, старики, проговорил Асимов, подходя и снимая шапку.
Здравствуйте и вы.
Мы вот, старики, к вам, на детей наших жаловаться пришли. Жить нельзя чего? Подрубили амбар полсусека нет. Пра-а!
Старики потупились и молчали, Иван так и не поднимал головы.
Обросший, мохнатый Асимов прищурил свои широкие глаза и ждал.
Действительно смутился Василий Полесовый, встретившись глазами с Асимовым и, оборвавшись, сказал, обращаясь к сходке: Чего же, говорите, старики?
Вы чего ж желаете? прогремела Иерихонская труба отцам.
Чего? ответил Асимов, посечь
Иван, обыкновенно бледный, покраснел, напрягся, но молчал.
Оба, что ль? спросил Павел Кочегар.
Може, к примеру, внушенье?-подсказал сонный Евдоким.
Действительно, внушенье, быстро кивнул головой Иван.
Это что ж будет? насмешка одна, вспыхнул Асимов, полсусека хлеба внушение им, оболтусам, внушай
Можно строго
Этак кивнул головой Асимов, нет уж, видно, пусть оба в тюрьме посидят.
Асимов повернулся уходить.
Да ты постой, удержал его Василий. Ты стой, скажи, сколько, ты считаешь, у тебя хлеба пропало?
Сколько? Пудов с шестьдесят.
Ловко.
То-то, ловко Пусть тридцать пудов отдаст, Асимов мотнул головой на Ивана, ладно, моего пори, а его хоть в ризницу ставь
Нету, тоскливо ответил Иван.
А работой? подсказал Василий. Ты, слышь, избу хотел же подрубать.
Слово по слову, поладили Ивану отработать. Боясь Акулины, Иван просил мир все-таки сделать сыну внушение.
Акулина в душе рада была, что выпорют оболтуса, и тем больше огорчило ее известие, что не только не выпорют, но ее «вахромей» и работой закрутился.
Заплакала с досады Акулина.
Кто на свет его, проклятого, народил?
Внушение состояло в том, что шесть стариков пришли на другой день утром к Ивану в избу.
Тут же был и Алешка жирный, гладкий, на этот раз струсивший немного. Он и с любопытством и страхом всматривался в чинно входивших, чинно крестившихся, кланявшихся и рассаживавшихся по лавкам стариков.
Когда все сели, за исключением хозяев, и достаточно намолчались, староста обратился к Ивану:
Вот ты, Иван Петрович, на сына обиду сказываешь.
Сказываю, тихо ответил Иван.
Староста медленно, а за ним все перевели глаза на Алешку.
Алешка быстро потупился.
Ты что ж это, Алешка? спросил староста так сурово, что, если бы дело происходило на открытом воздухе, Алешка давно бы уж обратился в бегство.
Страх неизвестности томил Алешку и, чтоб поскорее от него избавиться и смягчить свою участь, оя упал на колени.
Простите, старики, говорил он, отбивая поклоны, не буду больше вот святая икона Накажи меня господь
Алешка говорил сиплым голосом, бойко и усиленно крестился.
Так ну, а если ты опять согрешишь?
Ей-бо
Не миновать нам тогда тебя в острог отослать. Ты, може, видал, как по дороге ведут туда? Дзынь дзынь! Ты это подумал? Ну хорошо. Ну а я, к примеру, да с тебя кафтан сдеру, а он вот с него Этак и ладно будет? А?
Не буду ей-богу
Не будешь Ладно, если не будешь а будешь?! Ты вот сейчас стал человеком, женить тебя время приходит, ты это как считаешь, к примеру, лестно путную-то девку за тебя отдать? А?