- Чего там взыскивать?! Им же лучше: по крайности порцыя моя остается в кармане. Мне что? Мне теперь ничего, одно слово - благоденствую!
Пришли в квартиру Викулыча, в которой слегка припахивало ладаном, а перед яркими образами неугасаемая лампадка теплилась, и во всем кидались в глаза чистота и порядок с чисто-русским характером. Патриарх прежде всего переодел Гречку в иное платье, потом заставил его сходить к цирюльнику, чтобы радикально изменить свою физиономию, и затем уже, снова придя к Викулычу, Гречка застал у него на столе и пиво с водкой, и поросенка с яичницей.
Викулыч, покалякав некоторое время о Гречкиных делах да о том, какими судьбами удалось ему удрать из тюрьмы, откланялся и снова ушел в "Утешительную". "Вы, мол, хоронитесь тут, а я пойду на людей поглазеть да всякую новость послушать". Хитрый Викулыч, между прочим, про себя сообразил и то обстоятельство, что ежели бы, какими ни на есть судьбами, двоих благоприятелей накрыли у него на квартире, или же если бы как-нибудь потом оказалось, что у него тотчас же после побега привитал приятель Гречка, так я, Викулыч, ничего, мол, не знаю и не ведаю, меня, мол, и дома тогда не было, а был я в это самое время в "Утешительной", и все, мол, сие произошло в мое отсутствие, помимо моей воли и ведома. Таким образом, беглец очутился с глазу на глаз с блаженным, в уединенной квартире, где можно было о чем угодно говорить, не стесняясь!..
В голове Осипа Гречки тотчас же вспыхнули новые мысли и предположения.
"Одному идти на кладбище... страшно да и несподручно работать-то будет, - размышлял он сам с собою, - захороводить* нешто Фомку? Вдвоем все же вольготнее как-то, и дело скорей да спорее пойдет".
______________
* Подговорить (жарг.).
"А ежели навеки навяжешь себе на шею этого дьявола?" - мыслил он далее насчет блаженного. - Век с сим не развяжешься даром! Кому тогда владеть фармазонскими деньгами? Ведь он, пожалуй, захочет? Да и наверняка захочет, так что и не открестишься от него: коли работали вместе - значит и слам дели на двух!.. Это правильно".
"А из-за каких великих благ и милостей стану я делиться, да и как тут поделишься, коли это, значит, рубль неразменный - один только рубль?.. Даром не пойдет - посулить придется, потому, ежели одному идти... боязно как-то, ведь не на живого человека пойдешь, а на мертвого".
"Сказать ему нешто так вон: один месяц - я пользуюсь, другой - ты, а там опять-таки я. Этак-то согласится".
"Ну, а затем-то как у нас будет дело? Не отдавать же ему и в самом деле!.. Что ж!.. Затем... затем, коли больно уж станет приставать - затемню* его, да и баста! И нечего будет ждать, чтобы стал приставать, а просто в ту ночь, либо на другой день и покончу его!"
______________
* Убью (жарг.).
Все это было соображено в голове Гречки, конечно, неизмеримо быстрее, чем мы успели передать. И приняв такое решение, он весьма таинственно сообщил Фомушке свои намерения касательно добычи фармазонских денег. Блаженный выслушал его очень внимательно, вспомнил рассказы Дрожина бывалого и дошлого человека в подобных делах, и немедленно, с великой радостью, дал свое полное согласие. Он уже гораздо раньше подумывал, что дело с фальшивыми бумажками графа Каллаша, должно быть, совсем не удастся, что больших барышей тут верно не жди, а потому не отказался от предложения Гречки, которое показалось ему гораздо привлекательнее. "Стоит только раздобыться этими фармазонскими денежками, - сообразил он сам с собою, - а там уже мне никаких бумажек не надо!"
LXXI
МИТРОФАНИЕВСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Было время, когда Петербург боялся холеры. То были дни всеобщего уныния и скорби.