Андрей Козырев - Расшифровывая снег. Стихотворения и поэмы стр 8.

Вот город, где молчанье серых плит
Звучней, чем белый шёпот снегопада,
Где вывесок рекламных алфавит
Рогат и буен, как баранье стадо,

Где медленно ржавеет старый лес
И взоры у людей сухи, как порох
Свинчаткой угрожающих небес
Судьба легла на серые просторы

Почувствовав, что стала жизнь другой,
Ты смотришь вниз, как в чём-то виноватый,
И вновь лежит безмолвно под ногой
Земля, нагая, как Христос распятый

А грянет буря  солнце прячет око,
И ты не хочешь счастья и чудес.
Из желобов железных водостоков
Стекает вяло ржавчина небес

И жизнь течёт А вот идти  не хочет.
Течёт, как струйка влаги  в глубину
Угрюмые проходят дни и ночи,
Как воины с парада  на войну

И хочется, не веря больше мигу,
Забыв пройдённый одинокий путь,
Захлопнуть время, как плохую книгу,
И свежей, чистой вечности вдохнуть.

Снег да снег. Кусты во тьме застыли.
Исподлобья смотрят вдаль дома.
Словно жизнь, как пленку, засветили,
Словно время вдруг сошло с ума.

Примерзает взгляд к луне железной.
Мчатся бесы вдоль по мостовой.
Под небесной ледяною бездной
Я иду, промёрзший, сам не свой.

Этот час, наверно, тёмен слишком,
И в ночи дорога далека
И зевает ветхое пальтишко,
И дрожит холодная рука.

Волчья злоба. Темнота. Морозы.
Предо мною путь  упрям и прям.
Переулки скалятся с угрозой,
Но себя я в жертву не отдам.

Ведь в домах, укрытых тёплой тенью,
Есть всё то, что недоступно нам:
Жизнь течёт по трубам отопленья,
Дети спят, прижавшись к матерям

И отрадно, слыша вьюги топот,
Выдыхая не ветра, а снег,
Видеть, как сквозь снежные потопы
Проплывает теплоты ковчег

Пролетят лучистой пылью миги,
Все труды и дни житья-бытья.
Записью в конторской пыльной книге
Станет жизнь нелепая моя.

А коль спросят: как ты жил?  поэта?
Жил, дурил, влюблялся ну, как все.
Время металлического цвета
Пролетало мимо по шоссе.

Строил планы. Измерял маршруты.
Был порой от злобы  сам не свой.
Верил. Гулливерил. Лилипутил.
Но в конце  остался сам собой.

В небе был всесильным, как молитва.
На земле  бессильным, словно бог.
Строчкой, безопасною, как бритва,
Ни поранить, ни спасти не мог.

От цветов всего земного спектра
Не осталось в жизни ни черта
Только дождь на Любинском проспекте,
Только синева и пустота.

Только ложь и невозможность встречи,
Только тёмный, мокрый город мой,
Только дождь, унылый, древний, вечный,
Под которым я бреду домой 

И во тьме навзрыд срываю нервы,
Полный слёз, как влаги  решето,
Детскими глазами глядя в небо
И шепча: за что?
За что?
За что?

Я листал, словно старый альбом,
Память, где на седых фотоснимках
Старый мир, старый сад, старый дом, 
Прошлый век с настоящим в обнимку.

Деды-дети, мальчишки, друзья,
Что глядят с фотографий бумажных, 
Позабыть вас, конечно, нельзя,
Помнить  трудно, и горько, и страшно

Вы несли свою жизнь на весу,
Вы ушли,  хоть неспешно, но быстро.
Не для вас стонет птица в лесу,
Не для вас шелестят ночью листья.

И, застыв, словно в свой смертный час,
Перед камерой, в прошлой России,
Вы глядите с улыбкой на нас 
Дурачки, скоморохи, родные!

Не спасло вас ничто не спасло:
Земли, сабли, рубли всё пропало.
Вероятно, добро  это зло,
Что быть злом отчего-то устало.

Что ж, пора отдохнуть. Жизнь прошла.
Спите, прожитых лет не жалея.
Лёгок сон а земля  тяжела.
Только жизнь может быть тяжелее.

Поэтический комментарий к Дарвину

Стихли в небе орлиные клики.
Мир дрожал, как в последний свой миг
Кроманьонец, усталый и дикий,
С палкой вышел из дебрей лесных.

Он смотрел на луну первозданно,
Допотопно, пещерно и зло
И в мозгу у него окаянно
Что-то мучилось, зрело, росло

Поднимались дворцы и колонны,
Восставали над миром цари,
Римы, Лондоны и Вавилоны
Каменели в сиянье зари

Кроманьонец стоял, тихо ахал
И слезу мокрой лапой стирал
Только мамонт  впервые без страха 
На него из чащобы взирал.

А в душе у лесного бродяги
Под неведомый атомный скрип
В первозданном тумане и влаге
Поднимался чудовищный гриб

Эдды, Библии, кодексы веры
Зарождались в лучистой пыли
И в узорах на стенах пещеры
Прорастали эскизы Дали

И молчали тревожно пещеры,
Предвкушая, как скоро, горя,
Над столицами атомной эры
Мезозойская встанет заря.

Сибирь с огромными пространствами,
В слепых снегах, в кровавых росах,
Прошел пророком ты, пространствовал,
Опершись на кедровый посох.

Ты шёл. Ты мерил землю мерою,
Какой и неба было мало.
Перед тобой упрямо щерилась
Россия чёрным ртом Байкала

Ты видел льды, что век не движутся,
И трав Даурии убранство
Ты изучил с азов до ижицы
Уроки русского пространства.

Сквозь льды Байкала, дебри тарские
Ты рвался правдою смертельной
И гордо нёс в хоромы царские
Лукавство прямоты предельной.

И обжигают нас пока ещё
И делают прямей и чище
Твой говор, слог, огнём пылающий,
И огненное пепелище

И, как в развязке древней повести,
Достались мне  сквозь поколенья 
Грехи твоей упрямой совести,

Сибирь с огромными пространствами,
В слепых снегах, в кровавых росах,
Прошел пророком ты, пространствовал,
Опершись на кедровый посох.

Ты шёл. Ты мерил землю мерою,
Какой и неба было мало.
Перед тобой упрямо щерилась
Россия чёрным ртом Байкала