Смерть мамы
К концу лета маме стало совсем плохо, но к школе она приготовила мне всё новое с иголочки, сама раньше пошила и туфли новые купила, ведь я пошёл уже в 7-й выпускной класс.
После середины вересня (сентября) мама слегла. Доктор придёт, укол сделает, даст микстуры. Мама ещё вставала, а с 20 на 21 сентября я уснул и снится мне, что из печи вылазят бандиты с ножами, а мама зовёт меня: «Юра, Юра!». Я просыпаюсь, она говорит: «Сбегай в Каложенци до Лисицив и Бабыкив, скажи чоб воны пришли, а то я сегодни умру, а мени треба им щось сказать».
После середины вересня (сентября) мама слегла. Доктор придёт, укол сделает, даст микстуры. Мама ещё вставала, а с 20 на 21 сентября я уснул и снится мне, что из печи вылазят бандиты с ножами, а мама зовёт меня: «Юра, Юра!». Я просыпаюсь, она говорит: «Сбегай в Каложенци до Лисицив и Бабыкив, скажи чоб воны пришли, а то я сегодни умру, а мени треба им щось сказать».
Я не хотел, посмотрел на будильник 2 часа ночи, а бежать надо через Панский лес и я говорю: «Мама, я боюсь». Она говорит: «Не бойся, нагнись ко мне». Я нагнулся. Она поцеловала меня в лоб, перекрестила и говорит: «Ну, бежи и скажи, нехай поторапливаются».
У меня сразу слезы брызнули из глаз и закапали на неё. Одного боялся, что не застану её живую ещё. Вона каже: «Не плачь сынок, я ещё не умру, мени сийчас лучше и ничого не болит».
Я вышел из хаты, слёзы заливают глаза, и я ничего не вижу. Сейчас не помню, светила луна или нет, но я бежал, спотыкался, падал и опять бежал через парк. Дорогу знал хорошо, а на поле от леса уже стёжка блестела от луны.
Спустился с Бабаковой горы прямо к ним во двор. Шарик (собака) сразу загавкал, потом меня узнал, заскулил. Я побарабанил в окно. Кто то подошёл к окну, узнал меня, я крыкнув: «Мама умирает и Вас зовёт, хочет щось сказать». Сам побежал до Лысыцив в метрах 300 от них. Поднял всех на ноги. Всё сказал, как мама просила, и мы дети, первые побежали до нас. На все сборы и дорогу у меня ушло часа 2,53.
Прибежали, я первым вскочил в хату. На столе горела лампа. Мама спала, левая рука весела, как плеть. Я взял, чтоб её поправить, но она была холодна. Мама была мертва. Сразу после моего ухода она скончалась.
Я в истерике упал на неё и ничего не помню. Только уже днём проснулся в хате у бабы Серой. Народу полный двор. Меня в хату не пускали. Маму обмывали и укладывали в труну (в гроб).
МАМА УМЕРЛА УТРОМ 21 СЕНТЯБРЯ 1940 ГОДА, В 52 ГОДА СВОЕЙ МУЧЕНИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ.
Я сидел в хате за столом плакал, падал в обморок, дрожал. Мне сестра делала уколы и давала нюхать ватку с нашатырем. Я нюхал и выкидывал её, а у меня, помню, дрожь не проходила, как и сейчас, пишу слёзы текут, и какая-то дрожь по коже проходит, да и в квартире не жарко +17оС и время уже второй час ночи, а спать не хочется. Воспоминания так и лезут из затылка в мозги, и голова разболелась, а я пишу, спешу, чтобы опять ничего не забыть.
Предлагали еду, а я не хотел. Меня позвали в хатыну. Мама лежала уже в гробу, он стоял в цветах на скамейке. Было полно людей. В сенях баба Евдоха Соловьиха читала молитвы. Было много людей. Я помню, подошёл, заголосил и опять упал на маму и второй раз потерял сознание.
Очнулся опять в хате, около меня сидела уже знакомая мне доктор. Говорит: «Проснулся, ну и Слава Богу. Успокойся, попей горячего молока с мёдом и больше не плачь». Уговорила меня.
Я послушал её, ушёл с хаты и вошёл в хатыну. Там были уже родственники из Калюженец и здешние близкие мамины друзья и подруги. Елизавета Федоровна самая близкая мамина подруга и другие Забилы-Квиты, Горбенки, Фесенки, всех сейчас не помню. Все стояли и плакали.
Баба Сира отдала свою хату залу в распоряжение Калюженских родственников Лысицив и Бабакив: Сергей Лаврентьевич, его жены Марии и т. Евдоха там находились. Вечерело, народ разошёлся, но одноклассники оставались до последнего, подбадривали меня.
Я уже не помню, как прошёл второй день. Я просидел около мамы всю ночь, плакать, не было слёз. Окна были завешаны, в углу горела лампадка, которую мама всегда зажигала, когда молилась, у изголовья ясно горели три толстые свечи.
Какая-то женщина бормотала что-то из толстой книги (теперь я знаю, что это был Псалтирь), я слушал, ничего не понимая, и думал, зачем маме её сказки, если она не слышит и спросил: «Тётя, моя мама, что не умерла?». Она ответила, что мама умерла. Я спрашиваю: «А зачем ей сказки эти?». Она ответила, что это не сказки, а молитвы Богу. Чтобы Он взял её душу в Царство Небесное на небо. Туда на небо, думал я и хотел что-то у неё ещё спросить, как вошла баба Соловьиха и с ней другая женщина. Баба Евдоха Соловьиха с ними переговорила, и та женщина стала продолжать читать, а первая попрощалась со мной и с бабой, ушла. Баба Евдоха что-то поправила около мамы и подошла ко мне, спросила что-то, я ответил, и просила, чтобы я хоть что-то покушал и уснул, хоть пару часов. Я от всего отказался, она ушла, и мы опять остались вдвоём.
Я слушал непонятные чтения, а сам думал, как жить дальше и с чего её начинать, ту одинокую жизнь. Додумался до того, что испугался той будущей моей жизни и впал в истерику начал плакать и кричать, что я жить без мамы не хочу, и похороните меня с ней.