Адмиралу не все равно. Ты купишь на базаре у молчаливой бабки в дурацком оранжевом берете и выцветшем синем пальто, из подворота которого он и будет выглядывать черными пуговками глаз.
Он очень огорчится, если тебя не станет, ведь тогда ему так и придется жить у молчаливой бабки, в богом забытой квартире, пропахшей чем-то едким и невкусным.
Без тебя ему не выйти на разноцветную сентябрьскую прогулку с веселыми щенячьими забавами, и не лизнуть уставшего хозяина в нос однажды паршивым вечером. А без всего этого собачья жизнь не имеет никакой радости.
Одинокому Сердцу не все равно. Тому, которое учащенно бьется, когда его хозяин или хозяйка, в профиле на сайте знакомств, просматривает новое сообщение в надежде, что, может в этот раз повезет.
Оно страшно расстроится, если ты так и не отыщешь его, и ему придется качать кровь почти целый век в одиночку, так и не узнав твоего ритма и не сделав ни одного па в такт с твоим сердцем.
Делу не все равно. Делу, которое только и ждет, что ты до него доберешься, и тогда оно заспорится, заиграет в соскучившихся руках, и запоет свою деловую песню, набирая обороты, наливаясь твоими талантами, вбирая лучшее, что в тебе есть, чтобы потом кому-то отдать А без тебя оно пропадет, покроется плесенью и сгинет, так и не начавшись.
Вот сидим мы тут вчетвером я, Адмирал, Одинокое Сердце и Дело, и очень хотим, чтобы ты Был. В конце концов, однажды к каждому из нас придет Паршивый День, и кто, если не ты, скажет нам, что ему не все равно?
О том, что не сбылось
Я смотрела через щелку забора на малину, налившуюся сочным цветом.
Можно было протянуть руку, сорвать и убежать, но бывшее пионерское прошлое прочно впечатало мне в голову «Не трожь чужое!», и я никак не решалась.
О том, что не сбылось
Я смотрела через щелку забора на малину, налившуюся сочным цветом.
Можно было протянуть руку, сорвать и убежать, но бывшее пионерское прошлое прочно впечатало мне в голову «Не трожь чужое!», и я никак не решалась.
Устав разглядывать вожделенный запретный плод, я отвернулась, чтобы пойти дальше, оставив чужую малину чужим хозяевам, и мне вдруг подумалось
Когда-то я перестану быть человеком. Сидя на весеннем облаке, задумчиво накручивая на палец луч солнца, я буду пафосно рассуждать с другими душами о прожитых жизнях.
Так, мол, и так, человек слаб, тело ничто, и как же прекрасно, что мы с вами больше не заточены в сосуды из тканей и нервов, и можем свободно обмениваться энергиями и пребывать в вечной нирване. Ни тебе боли, ни страха, ни страданий.
А только заслуженная безмятежность, и бесконечное творчество в добрых тонких мирах. И как же хорошо, что все жизненные уроки мы уже прошли, и нет больше необходимости воплощаться в этом примитивном мире, полном мучений. Я буду кивать головой, и отпускать колкие замечания в адрес еще живущих, высмеивая их и тут же снисходительно прощая.
Но уже в самом конце беседы во мне опять вспыхнет навязчивое видение малиновая малина, вся в капельках от прошедшего дождя призывно смотрит на меня из-за чужой ограды в жаркое байкальское утро.
И я вспомню там, в мире людей, мне так хотелось ощутить ее утреннюю свежесть на шершавом языке, но я так и не решилась, а теперь уже никогда не узнаю, какая же все-таки она на вкус малиновая малина в жаркое байкальское утро поле дождя
Таксист
У каждого из нас в своей собственной душе есть внутренние ресурсы для вытаскивания из критических ситуаций. Один из таких реаниматоров, живущих в моей памяти московский таксист.
Когда жизнь кажется невыносимой и не имеющей смысла, я вспоминаю, как он вез меня, отчаявшуюся и раздавленную сложностью бытия, из Митино в Новогиреево, и молча слушал мои претензии ко Вселенной.
Когда претензии кончились, таксист, вопреки моим ожиданиям, не стал утешать или подбадривать меня, а вместо этого повел свой неторопливый рассказ.
Когда мне было 12 лет, мы ехали с дедом на его разбитой шестерке в деревню. Дорога была сложной, проселочной, с ухабами и ямами. Дед матерился на каждой кочке, а я с тоской думал о своем ближайшем будущем. Три месяца в деревне не вселяли в мою пацанью душу радости.
Небо хмурилось, но никак не могло разродиться дождем. И вдруг, безо всякого предупреждения, без каких бы то ни было предварительных намеков, с неба повалил град. Да какой град! Градины с куриное яйцо летели с небес так, как будто мы с дедом попали под раздачу Всевышнего, по каким-то причинам проклявшего это место и вознамерившегося его уничтожить.
Дед перестал материться, остановил машину и принялся неистово молиться. А я, не знающий еще страха небытия, с восторгом смотрел на падающие с неба «яйца смерти», как я их уже мысленно прозвал, и чувствовал себя в центре Приключения.
Град кончился также внезапно, как и начался. Дед тронулся и до деревни не произнес уже ни слова. Ни в самой деревне, ни в городе никакого града не было. А я еще долго с восторгом вспоминал и рассказывал пацанам о яйцах смерти, заслужив себе славу местного героя.
И что? спросила я, недоумевая, как это связано с моими бедами.
Таксист, не глядя на меня, продолжал: