Через какое-то время в вагон вошла делегация поездного начальства: начальник поезда, два милиционеры, несколько энкэвэдэшников в кожаных тужурках и кепках, как в кино. Продолжаю теряться в догадках, как вычислили вагон и кран, который дернули. Скорее всего, кто-то донес. Маму заставили предъявить документы, пропуска на себя и меня. Второго пропуска, естественно, не имелось. Спасительную роль сыграло мамино удостоверение работника совнаркома Азербайджана. Поездная бригада была из Баку, и всё закончилось составление акта с подписями свидетелей происшествия и угрозой, что в Баку НКВД разберется, случайно ли я дернул кран или преднамеренно, чтобы нарушить расписание, движение воинских составов. Мама пила таблетки, и ждала кары в Баку. Соседи по отсеку очень напугали её, объясняя, какое это преступление, в военное время пытаться остановить поезд, нарушить движение поездов на линии снабжения фронта нефтепродуктами из Баку. Мама плакала.
К счастью, происшествие закончилось без последствий. Маму даже не вызывали в НКВД. На работу к ней пришел сотрудник, расспросил подробности, записал, мама расписалась и больше её не трогали
К счастью, происшествие закончилось без последствий. Маму даже не вызывали в НКВД. На работу к ней пришел сотрудник, расспросил подробности, записал, мама расписалась и больше её не трогали
В Баку, я вернулся в свою школу 42, во второй класс и успел к знаменательному событию в жизни каждого советского школьника. Класс готовился к торжественной линейке, где всех нас должны были принять в пионеры.
Принимали сразу всем классом, было нам по восемь лет, согласия никто не спрашивал. Это в хрущевские и последующие времена, родители по религиозным или каким-то другим соображениям, могли не позволить ребенку стать пионером. Решились бы родители ребенка в 1944 году отказаться от красного галстука! Живо отправили бы далеко за Урал.
Мы выстроились в линейку в длинном школьном коридоре, старшеклассники комсомольцы торжественно внесли знамя, не помню какое, скорее всего, школьное, и каждый из нас перед знаменем произнес клятву: «Я, юный пионер, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду твердо стоять за дело Ленина Сталина, за победу коммунизма», и так далее. Затем комсомольцы каждому повязали красный галстук, старшеклассники забили в барабаны, затрубили в горны, красивая девушка из райкома комсомола, отдавая честь у знамени, торжественно провозгласила: «Юные пионеры! К борьбе за дело Ленина Сталина будьте готовы!»
«Всегда готовы!» хором ответили мы, и запели, отрепетированное заранее:
Мы пионеры Родины великой,
Заботой Партии всегда окружены,
Мы скажем все горячее «Спасибо!»
Родному Сталину, вожатому страны!
Первые послевоенные годы
В 1945 году мне было уже 9 лет, и многое отчетливо сохранилось в памяти. Прежде всего, два салюта. 1 мая и 9 мая. Позже я много раз смотрел салют с Бульвара, из парка Кирова, но такого потрясающего зрелища, как в День Победы сорок пятого, больше не видел.
Помню раннее утро 9 мая. Всех нас разбудила громкая, на весь двор, музыка, громкие крики людей, вышедших во двор. Кто плакал, кто смеялся, все были возбуждены.
С началом войны все радиоприемники и радиолы у населения изъяли. В последние дни апреля 45-го, их вернули владельцам, и теперь они гремели на весь двор и улицу.
Всю войну мы продолжали жить в Арменикенде, на Верхнее Бульварной улице, в 223 м квартале, в котором в послевоенные годы, с отменой карточной системы, заработал ресторан «Мугань». В 60 70-ые годы, со стороны проспекта Ленина, пристроили башню высотку отеля с тем же именем. Название Ленинского проспекта заменили на проспект Свободы Азадлыг. Долгое время с фасадной части нашего квартала пустовало помещение бывшего магазина, в котором, мы дети, играли в прятки. Потом там разместились пожарные со своими красными автомобилями. Позже пожарников сменили продовольственный, а затем промтоварный магазины.
Репрессированные в 1937 году, отец моего папы Сергей Михайлович и старший брат Костя, сгинули безвестно в сталинских лагерях. Мама отца, Ванда Эдуардовна, благодаря знаниям основ медицины, полученным в Институте благородных девиц, выжила в казахстанских лагерях, и в 1950 году вернулась в Баку, узнала, кто состряпал донос на её семью.
Оказалось, их квартира приглянулась соседу, невысокого ранга сотруднику НКВД. Он и организовал «антисоветские настроения бывшим дворянам». Отправил в места не столь отдаленные, и захватил квартиру. Поиски справедливости, по возвращению из лагеря, для Ванды Эдуардовны закончились получением предписания в 24 часа покинуть Баку, «вспомнили», что бывшие осужденные по 58 статье, не могут жить в столицах. А где жить, не стали утруждать себя проблемой. Такова история моих бабушки и дедушки. Похожая на миллионы судеб интеллигенции, да не только интеллигентов, а также рабочих и крестьян. В сталинские годы, если ты, во что бы то ни стало, желал продвинуться по службе, захватить чью-то собственность, достаточно было написали донос, что гражданин такой-то высказывает недовольство, ведет антисоветские разговоры. Брата мамы и Симы Анатолия, инженера одного из московских заводов, отправили на Колыму, за фразу «Попробовали бы в Америке на неделю задержать зарплату рабочим».