Монолог главного героя. Про критиков и смерть
Жанр «Ворона» был для меня нов, образ Дженнаро давался с трудом. Центральная роль, героический персонаж, весь из себя такой благородный, жертвенный, произносит высокопарные монологи не сразу у меня получилось найти баланс между героической и иронической интонацией. На премьере, подозреваю, был малоубедителен. Но я думал, искал, набирал, в общем, обживал роль. Не ранее чем через год жизни спектакля почувствовал, что мне за нее не стыдно. Но вначале получил массу пинков.
После сдачи «Ворона» секция критиков организовала в Доме актера обсуждение спектакля, куда пригласили меня. Досталось по полной программе. Кто-то из критиков вполне беззлобно заметил: «У тебя там всего две позы». Затем встала первый директор театрального училища Софья Болеславовна Сороко и устроила разнос за беспомощность, однообразие, пластическую невыразительность, сказала, что меня нужно уволить за профнепригодность. Я вскочил и в непозволительно резком тоне орал что-то вроде «для вас было бы лучше, если бы я вообще умер!». «Молодой человек, нельзя так болезненно реагировать на критику», посетовала она.
Шел по улице, состояние истерическое, принимал решение уйти из театра, а куда?, тогда уж сразу из жизни уходить. Потом остывал, успокаивался, но перед выходом на сцену волновался так, что всего трясло и колошматило, нога самопроизвольно сгибалась, ходила ходуном, и ничего нельзя было с этим сделать! Вскоре я понял, что бесполезно бороться с этим состоянием, нужно направлять его на пользу, на дело, в спектакль, в сценическое присутствие.
Я всегда болезненно реагировал на критику. Она мне нисколько не помогала, наоборот, выбивала из колеи, приводила в бешенство. А если в рецензии на спектакль, где я играл, меня не упоминали, то считал это плевком в лицо. Мне казалось, весь мир обернулся против меня, и я ненавидел этот мир. Много лет изживал в себе эту черту. Преуспел незначительно.
Сентябрь 2016 г.
12. Прекрасен наш союз
Компания единомышленников в «Красном факеле» сложилась отборная: Лемешонок, Аблеев, Белозёров, Болтнев. Их объединяло то общее, что сразу притягивает друг к другу и делает друзьями: честность, самоирония, независимость мышления, страсть к профессии, интерес к женщинам, выпивка опять же. Атмосфера воцарилась ничуть не хуже, чем в ТЮЗе, с той лишь разницей, что иным был возраст и жизненный багаж. Лем был среди этой четверки самый младший, но постепенно разница в летах стиралась, они становились на равных. С Аблеевым, с которым вместе съели много пудов соли, никакого старшинства вообще не было никогда, они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, с полунамека. У них выработался свой птичий язык, окружающим незнакомый. За редким исключением.
Андрей Болтнев, приехавший из Майкопа, появился в труппе тоже в 1978 году. Казался провинциальным, неотесанным, неорганичным, пока не исполнил роль Мефистофеля в спектакле Дмитрия Масленникова «Святой и грешный». И друзья, и недруги без обиняков признали, что он обыграл самого Владлена Бирюкова, назначенного на ту же роль.
Не всем это понравилось. Не нравилось и то, что часто улетал на съемки. Он и не стремился нравиться, не скрывал этого, и к нему относились настороженно, а то и с опаской. Слишком много на себя берет. Чересчур прямой, резкий. Что думает, то и говорит. Гнет свою линию и не заботится о карьере. Никакого уважения к начальству, никакого почтения к старшим. Главный режиссер Виталий Черменёв призывает: «Если коммунисты скажут: встань с нами к стенке, встанешь?», а он нагло усмехается: «С вами, коммунистами, не встану!». Веселый, простой и открытый. Наш человек.
Михаил Аблеев и Андрей Болтнев в «Красном факеле» не задержатся. А Игорь Белозёров и Владимир Лемешонок останутся здесь навсегда. У них сложится дуэт, вопреки обыкновению, не по принципу толстого и тонкого, умного и глупого, разности величин, фактур и темпераментов, а в силу единства и борьбы сложностей. Они станут на сцене единым целым, их скрестят друг с другом и выведут новую породу сверхактера, но это случится в далеком будущем в 2006 году.
А пока они играют одну роль на двоих, в очередь прокурора в однодневке «Тринадцатый председатель», старшего сына в загадочном «Долгом путешествием в ночь», корреспондента советской газеты в быстро стершейся из памяти «Моей надежде». «Я много лет гнался за ним бессознательно, и в какой-то момент мы сравнялись в весовых категориях», скажет Лем. В их первом совместном на этой сцене спектакле «Аладдин и волшебная лампа» расклад опять, как и в ТЮЗе, получился неравный. Белаз сочинял Алладина, а Лему досталась роль всего-навсего какого-то евнуха. Недоумевая, как вертеть эту дурацкую роль, Лем придумал тонкий издевательский голосишко, и на этом успокоился.
Игорю Белозёрову пришлось сложнее. Он вступил в конфликт с главным режиссером: «Игорь, бытовишь образ, Сережа ближе к правде!». Семену Иоаниди больше нравилось, как Аладдина играет Сергей Грановесов. Тот огранивал роль, придавал ей вес и значимость, держал спину прямо, голову гордо, формулировал: «Аладдин человек избранный, и сознающий это». Белозёров же считал, что внучка великого Образцова, Елена Образцова, по образованию кукольник, поставила хрестоматийный спектакль, события которого просты и понятны, и нечего тут пальцы гнуть. Актерская интуиция подсказывала пригасить свою природную мощь там, где она не требовалась.