Спектакль «В день свадьбы» имел особое значение. Там обнаружилась сакраментальная реплика, которая вошла в анналы. Один из второстепенных персонажей обращался к персонажу Лемешонка: «Таких, как ты, без Узды оставь наворочают!». Эффект был тот еще. Выражение в одночасье стало крылатым. Фразочку произносили на все лады, смаковали так и эдак, стебались на тему, что будет, если Лемешонка оставить без Узды, а сам Узденский неоднократно произносил афоризм назидательным тоном. И на всю жизнь остались клички от сокращенных фамилий: Узда, Аблей, Лем. Лет через сорок однокурсница, прилетевшая в Новосибирск из Москвы (они не виделись всё это время), блеснула отменной памятью, сохранившей осколки юности: «Что, Володя, поди, никто уже не зовет тебя Лемом?». «Володя» рассмеялся: до сих пор только Лемом и зовут!
8. Курс Лемешонка
Все они красавцы, все они таланты, все они поэты! Их поэтический клуб называется «Шанзэлизе». Девиз клуба «Всё что ни проза то стихи». Берут туда каждого, кто рифмы плесть умеет. Упражняются в прекрасном, сочиняют всякую фигню, читают друг другу вирши нараспев, с пафосом, с простиранием длани. Лем плетет рифмы весело и задорно. Особо гордится жуткой сюрриалистической поэмой, отразившей его упадоническое мировосприятие, им самим же и высмеянное. От себя не убежишь:
Все в мрак и пустыню кругом обращалось.
Багровое вымя в пространстве вращалось,
Вперив в бесконечность свой взор воспаленный,
В белесую вечность рояль раскаленный
Вонзался хрустальною клавиатурою,
Струя меж светилами музыку бурую.
Четыре шага на балконе надломленном,
Всего лишь четыре удара по клавишам
Четыре удара по жизни загробленной!
Он брел по дорогам, в дожди окунаяся,
Он бился ладонью о лоб свой обветренный
И муками творчества умственно маялся,
Считая бесцельным свой путь километрами.
И вздыбилось время, пространство восстало,
Звучащее бремя на землю упало,
Расплавленной массой залитые звуки
К бесформенной страсти пристывшие руки.
Влача свою «загробленную жизнь», он не променял бы театральное училище ни на какое другое учебное заведение. Все больше неожиданных возможностей открывалось в самом себе! Преподаватель танцев Николай Иванович Косырев, смягчая тяжесть физических нагрузок, учил всё делать легко, весело, непринужденно, по-пушкински. На каждом шагу сыпал шутками-прибаутками, нес студентам мудрое слово: «Публика дура, и, коли она скучает, нужно научиться тросточку крутить». Тросточка появится у лирического героя «Пылинок в луче бытия», у Антонио Сальери в «Амадеусе», у Афанасия Палыча Казарина в «Маскараде», у Павла Петровича Кирсанова в «Отцах и сыновьях». Лем будет «крутить» с особым шиком, и не только тросточкой: Порой я стих повертываю круто, Все ж видно, не впервой я им верчу.
Педагог по вокалу Анна Дмитриевна Прудникова расковала их, раскрепостила, заставила петь с утра до вечера даже тех, кому медведь на ухо наступил, а это были Лемешонок с Аблеевым. Оба заливались соловьем, не унять: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю». Масть пошла, время их урока истекало, расписание сбивалось с графика. На выходе из аудитории изнервничавшийся однокурсник заорал: «Вы мое время забрали, я зуб сломал из-за вас от злости» и предъявил обломок зуба, пострадавшего от гранита актерской науки. На экзамене по вокалу даже обладательницы абсолютного слуха Роза и Лось, наши, по выражению Аблеева, главные девки, получили четверки. А эти два обормота удостоились пятерок. Пианистка Таня, одарившая Лема особой благосклонностью, по секрету шепнула ему, что, все-таки, в вокале ему не хватает музыкальности.
Вскоре Владимир Лемешонок, загримированный под дона Фернандо, пел серенаду под окном Ольги Розенгольц в образе доньи Инесы. Дуэт в дипломном спектакле «Живой портрет» по испанцу Агустину Моретто однокурсники сочли самым пылким за всю историю мирового театра. Комедия плаща и шпаги выявила романтические наклонности этой парочки, кои прекрасно сочетались с нарушением норм советской морали.
С Ольгой Розенгольц в спектакле «Живой портрет», 1975 год. Фото из семейного архива.
Образцом поведения ядро курса не являлось. Мастер по сценической речи Лидия Алексеевна Николаева частенько удаляла из аудитории Лемешонка и Аблеева. Они разлагают дисциплину. Их ирония выводит из себя, а противопоставить нечего. Насмешники. Циники. Негодяи. Ничего святого. Даже на похоронных церемониях они ржут, как ненормальные.
С Ольгой Розенгольц в спектакле «Живой портрет», 1975 год. Фото из семейного архива.
Образцом поведения ядро курса не являлось. Мастер по сценической речи Лидия Алексеевна Николаева частенько удаляла из аудитории Лемешонка и Аблеева. Они разлагают дисциплину. Их ирония выводит из себя, а противопоставить нечего. Насмешники. Циники. Негодяи. Ничего святого. Даже на похоронных церемониях они ржут, как ненормальные.
Михаил Аблеев ныряет в толщу времен:
Нам невмоготу было выносить эти фальшиво-скорбные лица, весь этот советский похоронный пафос. Эта хрень раздражала! Роза и Люся от стыда опускали глаза. Мы с Лемом пытались подкрасться к ним, как из-под земли, поймать наших девушек неожиданно, со своими дурацкими рожами, и мы уже ржали вчетвером. Это был наш легкий такой мягонький перформанс.