- Посмотрю! - также негромко ответил Сильвестр Петрович.
Еще потолковали, Сильвестр Петрович поблагодарил за добрые советы, сказал, что флот непременно будет спрятан, а где - то решится вскорости. Народ понял осторожность капитан-командора, люди стали подниматься, уходить...
К полудню Иевлев остался с Семисадовым и стрелецким головою. Дьяки принесли показывать казенные расчеты на отпуск от казны денег и хлеба трудникам, Сильвестр Петрович читал длинные листы и рассказывал, что видел за время объезда, как укрепились остроги для бережения от шведа. Кольский острог нынче выдержит порядочную осаду, соловецкие монахи тоже напугались: архимандрит Фирс за ум взялся, погнал своих лежебок к делу. Остроги Пустозерский, Сумской, Кемь, Мезень - нападение эскадры вряд ли выстоят, но нападающим жарко станет. Народ - трудники - мрет сильно: голод, сырость, лихорадка.
Голова вздыхал - ничего не поделаешь, на все божья воля; Семисадов сидел, низко опустив голову.
- Узники-то наши как?
- А чего им деется? - ответил Семисадов. - Кормим подходяще, зла себе не ждут, живут - не плачут. Риплей, пушечный мастер, пива потребовал на цитадель - мы дали. Инженер Лебаниус поначалу боялся, а теперь - ничего, ожил. А которого первым взяли - рыболов Звенбрег, - тот корзинки лозовые плетет на досуге, досуг-то велик.
- Пусть посидят, без них спокойнее! - сказал Иевлев. - Потом, как баталия окончится, отпустим, выгоним вон... Верно говорю, боцман?
Семисадов поднял голову, усмехнулся:
- Верно, Сильвестр Петрович. Пожить бы хушь малое время без них, и так всадников на нашего брата не пересчитать...
- Каких таких всадников? - удивленно тараща глаза, спросил стрелецкий голова Семен Борисович. - О чем толкуешь?
- А которые на мужике ездят! - твердо ответил Семисадов. - Они и есть всадники.
- Умен больно стал! - отрезал полковник. - До чего додумался...
- Ну, Семен Борисыч? - спросил Иевлев, когда Семисадов ушел. Рассказывай, сколько мушкетов, да фузей, да холодного оружия принял, покуда меня здесь не было? Вижу - немало, ежели не жалуешься.
Полковник ответил, что действительно немало, грех жаловаться. И оружие доброе, не пожалела Москва. Сильвестр Петрович взял перо - написал реестрик, задумчиво спросил:
- Ежели народ некоторый собрать - охотников, дать им оружие доброе, посадить по Двине в тайных местах, там, где фарватер поближе к берегу, наделают ворам беды, а? Как считаешь? Ежели вдруг грех случится - прорвется шведская эскадра?
Семен Борисович насупился, взял реестрик, прикинул в уме, рассудительно произнес:
- Дело хорошее. Мужик тут - сокол, бесстрашен, ловок; глаз - дай боже. Ну, и пороху по привычке, по охотничьей, жалеет, даром заряда не потратит.
Иевлев взял еще листок бумаги, пером тоненько набросал, где быть охотничьим засадам. Полковник посоветовал все это дело отдать Крыкову: он сам из охотников, его народ знает, и он людей знает. Пусть над ними и командует.
Из Семиградной избы Сильвестр Петрович верхом рысцою поехал на Мхи к Таисье, чтобы посмотреть крестника, которого давно не видел, и спросить, нет ли какой неотложной нужды. Таисья встретила его как всегда - ровно, приветливо. Ничего вдовьего не было во всем ее облике, ни единого жалкого слова не сказала она, покуда просидел он в горнице. Все, по ее словам, шло слава богу, живут они с хлебом и со щами, дрова на зиму припасены. Афанасий Петрович, добрый человек, вырезал новые доски - делать сарафанные и скатертные набойки, те набойки хорошо продаются на торге, только поспевай делать. Работа веселая, чистая, с такой работой жить не скучно. Захаживает порою Семисадов, все уговаривает Таисью попытать счастья в морском деле.
- Это в каком же? - удивился Иевлев.
- А наживщицей ходить в море али весельщицей, - улыбаясь, ответила Таисья.