Солдаты этой группы привлекались к службе, но не продолжительно на два-три часа, на проверку нарядов на границе в сержантские или офицерские наряды.
В тот день Урченко собирался ехать на лошади за хлебом и кое-какими продуктами в село Аргунское, что находится от заставы в километрах трех. Узнав об этом, ратаны собрали деньги, и он, Юрий, в одной гимнастерке, по морозу, побежал на хоздвор, где кроме двух коров, находились и две рабочие лошади вся заставская кавалерия. Войдя во двор, не обнаружил в нём запряжённой подводы. Забеспокоился: опоздал! Но, заглянув в конюшню, увидел лошадей. Облегченно вздохнул: тут ещё, не уехал.
Прошёл дальше, во вторую половину, в коровник, отгороженный дощатой стенкой. Отворил дверь. Она открылась мягко, без скрипа на ремённых накладках и вошел. Под потолком горела лампочка без плафона.
Одна половина помещения была забита сеном (Сено имелось и на сеновале, и за двором в стогу летом заготавливали заставой.). С другой стороны, за перегородкой сидели он и она: Славик и жена замполита. Ей, как и капитану, было лет сорок. Но и Слава Урченко в свои двадцать четыре выглядел ненамного младше: лицо в преждевременных морщинах и притом глубоких, за что его кто-то прозвал «гофрированным». Складки начинались от козелка ушной раковины и уходили за скулу, казалось, что гофры эти результат косметической операции, и неудачной: само лицо было гладким, с заострившимся носом, с обтянутыми хрящевидными выступами на переносице. Когда они, хрящи, бледнели, а морщинки розовели это выдавало его нервное состояние.
Слава был старше своих однопризывников, поскольку призвался в армию на три года позже и, конечно же, был помудрее. А, обнаружив у него в бане довольно солидное отцовское наследство, Славу просто зауважали, как обладателя чуда природы, как уникумом, который, ясное дело, надо хранить в бархатном чехле, а не в солдатском галифе. Слава был из сельской местности, из-под Нижнеудинска Иркутской области, и имел наклонности к хозяйственным делам. Может быть это и определило его дальнейшую службу. Да еще, возможно, из-за нескладной фигуры и за неумение ходить в строю. На строевой подготовке часто путал руку с ногой: бодро шагая, заносил, скажем, под правую ногу правую руку, или же под левую ногу левую руку. Да ещё за ряд качеств, которые выбивали его из караульной и патрульной службы на заставе.
Но в быту он умел всё. Умел доить коров, управляться с лошадями, убирать в хлевах, даже щупать кур, а это не всякому дано, на это тоже надо иметь врожденные или приобретенные навыки. Но вот с коровой у него что-то последнее время не заладилось, не то стал слишком груб под ней, не то мягок. И она сбавила надои. Шефство над ними, над Славой и коровой, взяла замполитша. Женщина кругленькая, подвижная и к крестьянскому труду обученная, то есть к соскам рука приучена смолоду.
В момент, когда Юрий вошёл в коровник, дояры сидели под коровой, и в две руки, тянули соски вымени. Сидели плечо к плечу, о чём-то переговариваясь в полголоса. Славины руки лежали на её кулачках.
Юрий остановился, смущенный их слаженной работой.
Присутствие солдата заметила вначале женщина. Она увидела его скорее не глазами, а затылком, словно задний обзор находился под прицелом третьего глаза. Резко откачнулась от Славика, от чего тот упал на задницу. Но Слава тут же поднялся. Гофры на его лице были розовыми, натянулись в улыбке смущения. Глаза поблескивали и избегали взгляда товарища.
Чтобы как-то сгладить свое неожиданное появление, Юрий заговорил первым и притом излишне торопливо, чем ещё больше загоняя себя и их в конфуз.
Слава, ты в село, да? Мы тут вот собрали, вынул из кармана смятые бумажные деньги и мелочь. Купи курево: «Радопи», «Беломор». И «Помарина», два тюбика. Ага?
Слава кивнул, дескать, ладно, чего там. Протянул руку и забрал деньги.
Юрий виновато улыбнулся замполитше и поспешил из стайки. Конечно, у него мелькнули фривольная мыслишка на предмет этой парочки, уж больно нервно они отреагировали на его появление. Но о них он вскоре забыл.
Вот и вся история. Невесть, какое событие, чтобы о нём помнить. А болтать, как высказался кэп, и сплетничать, он и вовсе не мог. С детства не обучен. Но кое-кто, похоже, не забыл. И ему напомнил. И так некстати.
После отсчитывания капитана Муськина, его нелепых обвинений, Юрию уже не хотел видеться с Гофрированным, а тем более с женой кэпа.
Капитан же при встрече смотрел на солдата с высокомерием и во взгляде, казалось, сквозило презрение. И что самое неожиданное служба начала тяготить. Романтика пограничная как будто бы приугасла, по крайней мере, на заставе он начал чувствовать себя не так уютно, как раньше, до появления капитана.
В тот памятный час Юрий был «колуном», то есть часовым по заставе, и встретил кэпа во дворе. Доложился о несении службы. Вначале замполит показался пьяным, но он не поверил себе, поскольку никогда не видел на заставе выпивших офицеров. Такого просто не могло быть! А после разговора с ним, сам ходил как пьяный. Весь остаток наряда, а было это поздним вечером, патрулируя по периметру заставы, сгорал от стыда. Расстегнул полушубок до пояса, пожалев о том, что поддел под него ещё телогрейку. Оказывается, человека может согреть не только шуба, но и «доброе» слово.