Поедая предложенное, Манде не без волнения наблюдал за интересующим его объектом. Есть, волноваться и ждать пришлось долго, так что все было съедено, а волнения после полбутылочки кисленького анжуйского прошли. Сидя, он чуть не оставил без внимания тот момент, когда во двор интересующей его гостиницы вышел барон со своими людьми, направившимися в конюшню.
Проследил как они выехали на двух рыдванах сразу, прогромыхав громоздкими колесами о брусчатку. Манде внутренне возликовал! Он добился своего, за это стоит выпить остальную часть бутылки из горла сразу. Но внезапно, недопив, откинул ее, крутанув головой в сторону, сникнув от одной только мысли, как ударом поразившей его: что барон увез завещание с собой и другой, что баронесса останется здесь и сейчас же обратится к нотариусу
В то время как его голову посещали столь мрачные мысли, во дворе гостиницы нарисовалось еще трое молодцов с вещичками, которые они погрузили в черный лакированный кабриолет и укатили. Только их и видели, в сторону, обратную той, куда поехали рыдваны.
Манде терялся в догадках: может быть он просмотрел выезд баронессы и она выехала вместе с бароном? Но тут же в опровержение он нашел несколько доводов и пока они ему приходили на ум, вышедший из гостиницы Блене был к нему уже на половине пути, подсчитывая по дороге на ладони свою выручку.
Блене еще только шел объяснять, но само то, что он делал по дороге вселило в Манде надежды на удачный исход дел.
В то время как Блене подходил, из гостиницы вышел Рено и не глядя на него направился куда-то пешком.
Вошедшему Манде указал рукой на буфет. «Ты свое получил сполна, так что раскошелься немного, мне сейчас нужно напиться».
Блене, на удивление, подсел с парой бутылок, а не одной.
Тебе не кажется, дурень ты эдакий, что афишировать свою удачу не следует?
А кто за мной может следить? Пусть следит, барон-то все равно уже уехал.
Темный ты человек. интересно знать, почему тебя барон с собой не взял?
Потому что темный я, говорил Блене, наливая полные стаканы коньяка. Темный и не бритый, сальный. чокнулись Так что его баронскому отродью не хотелось больше иметь с таким дело, Камизаром вонючим.
Ладно ты, прекрати свои бунтарские штучки. Объясни-ка поподробнее как ты все-таки слинял оттуда, под каким предлогом?
Ну что, я сказал что мне появляться в тех местах опасно, когда этот Рено за кулисами начал по новой расспрашивать и снаряжать меня вместе со всеми.
В общем ты собирал все что под руку попадется? И они поверили в эту чушь?
Насилу отбрехался.
А Аруэ?
Аруэ сказал все как положено что префект его не принял, и ни кто другой так же.
Остается молить бога, чтобы его нервы не сдали раньше времени. А что это те на кабриолете куда поехали, ты слышал, ты знаешь?
Все слышал, все знаю. Они в Орлеан, через Блуа.
Ну конечно! Без баронессы?
Она поплывет по Луаре, а на причале они ее должны встретить.
Значит через Орлеан?
Смотри-ка кто?
Куда смотреть? спросил Манден.
Вон, стоит у балюстрады.
Точно, Гийоме! Без зазрения совести, стоит, наблюдает. Экономит на застолье.
Пойти позвать?
Зачем он нужен! Пусть следит за ней как положено. А мне нужно заняться кабриолетом. Ты бы купил еще пару пузырей, отличный коньячок. Он нам очень понадобится.
О чем разговор! Обязательно.
Глава VI. Кровавая развязка
Местность, где находился трактир «Пивная бутылка» недалеко от главной дороги, по проселочной; как ее и рекомендовали была действительно тихой, малолюдной и как следствие лесистой. Спасало хозяина трактира два источника доходов: местные крестьяне из сравнительно близлежащей деревушки и приезжие, заезжающие во многом благодаря фактору закрытых на ночь орлеанских ворот, и так же благодаря столбику у обочины дороги, указывающему стрелкой на отходящую дорожку. В обратной стороне от стрелки на столбике торчал щит с надписью для тех, кто едет в Орлеан: «Приглашаем на пиво, отдых и все, чем богаты», и ничего не значащей надписью для тех кто следовал в Париж, но никогда не заглядывали; на другой стороне щита: «Трактир Пивная бутылка».
В этом отношении один из июльских дней выдался на редкость примечательным: с самого утра в трактир ехали и ехали со стороны Орлеана. И хозяин трактира это сразу же заметил по тем неприметным для простого глаза приметам, которые отличают приезжего проехавшего длинный путь, от проезжего проехавшего по пыльным дорогам, что называется всего ничего.
К таким проезжим относился и седьмой приезжий за этот день, Гийоме, выехавший из Орлеана перед самым закрытием ворот и без труда по столбику отыскавший дорогу к трактиру. Обогнув лесок за которым оный был скрыт, Гийоме окинул взором трактир, представлявший собою в то же время постоялый двор со множеством пристроек, еще видимым в пространстве, сгущающемся от ночной мглы.
Подгоняемый чувством голода Гийоме быстро покрыл это расстояние галопом на своем скакуне и облегченно отдал его в руки встретившего его работника. После сделанного дела он прибыл на место к своим.
Гийоме вошел в общий зал и увидел Аньяна, сидящего с головорезом, не обращая более на него внимание, уселся за стол, положив на скатерть обе руки, на вытяжку.