Первое время сравнивал их. Глядя на тщательный салонный маникюр Магды, вспоминал залатанные ноготки Эли. Когда лак немного облуплялся, она подкрашивала кончики ногтей и возле кутикулы, называя это заплатками.
А чего все ногти перекрашивать? Это же надо снять, подравнять, потом красить, ждать. А где у меня время?
Магду латающей ногти представить было невозможно.
Впервые в жизни она надела кухонный фартук, переданный ей когда-то матерью. Вышивка ручной работы, мудреные крученые бретельки, бежевое накрахмаленное полотно. Лина бы постеснялась вытирать о него руки, испачканные мукой. Магда приняла его как ежевечернюю робу. Она где-то откапывала все новые рецепты салатов из имбиря, мексиканских рыб, яблок, запеченных в красной фасоли по-корейски
От всего этого мы все втроем, особенно Макс, непривычные к таким изыскам, бывало, мучились животами. И я даже смел критиковать ее.
Тогда Магда вытаскивала «бабушкины рецепты» пареного, тушеного, печеного. Прибегая из садика с Магдой, Макс первым делом кричал: «А что кушать?!» и с нескрываемым восхищением взбирался на стул перед каким-нибудь форшмаком или кулебякой.
На удивление быстро сошлась она и с хозяйкой. У той что-то в очередной раз замкнуло в голове, и она решила, что Магда моя жена, а Макс наш общий ребенок. Оставаясь одни, мы вдоволь потешались над ее пьяным бредом и даже не думали ее переубеждать.
Старуха восхищалась домовитостью моей «жены» и даже стала реже пить. Однажды я услышал ее разговор с дочерью речь шла о переезде. Если бы старуха умела, она бы посвящала оды этой идеальной женщине, заботливой матери и терпеливой жене Магде. Но она не умела, а потому просто задумала отдать нам в полное пользование всю свою двушку
В садик Макса устроила тоже Магда. Темным утром, не зная ни дороги, ни номера маршрутки в департамент, с одним лишь адресом на клочке бумажки, отправилась она выбивать место моему сыну. К семи была в департаменте, в полвосьмого везла домой подписанное направление.
Никто и никогда в это не верил: местные девчонки встают в очередь на садик, едва забеременев. А мы, мигранты, без регистрации и гражданства, получили место в пять минут! Нам просто невероятно, неправдоподобно повезло: дело в том, что Максу было пять.
Именно в этом возрасте многие дети уходят в подготовительные садики при школах, куда они готовятся поступать, объяснила начальник департамента Магде, и места освобождаются. Вам просто крупно повезло, если бы ему было четыре или шесть, вы бы никогда не получили места.
Это был счастливый билет, бонус. Всегда есть какой-то бонус. У нас это был садик.
Там про нас уже всё знали. Откуда неизвестно. Воспитательницы я никак не мог запомнить ни их обличий, ни имен оглядывали меня с головы до ног, делали сочувственные лица, понимающе кивали. Мне было одновременно лестно и неловко. Я представлял, как они судачили, мол, вот, какая женщина воспитывает чужого ребенка. Придумывал им диалоги и даже хотел написать их портреты. Но никак не мог запомнить их постоянно меняющиеся лица.
Больше всего я любил утра, когда нас будило нечто вертлявое, мокрое, неумолимое. Будь я Гоголем, подумал бы чорт. Макс разевал ротик во всю ширь и щедро кричал над самым лицом Магды: «Шопинг! Шопинг!» Обладая редким талантом распоряжаться деньгами, одежду тоже покупала ему она.
Человек, покупающий ненужные вещи, впоследствии продает необходимое, было ее любимой фразой.
Едва закрыв за ними дверь, я падал в сладкое, невероятно тягучее ощущение счастливого дня: весь день был мой я мог рисовать.
Выйти во двор, постоять под обманным и все же теплым солнцем, щурясь, как довольный кот, разглядывать ссутулившихся женщин, совершающих субботний променад за продуктами, уже поддатых говорливых мужиков, девчушек с разрисованными мордочками и пробитыми ноздрями, пацанов с черными банками коктейлей в руках, с жадностью всматривающихся в молодые лица девиц.
Я наслаждался ими всеми, крал их взгляды, жесты, дыхание, боль, сутуловатость, легкость походок. Растворившись в своей жадности, забывал про свою жизнь, про Магду, Макса. И еще ждал того самого, затерянного во времени и пространстве, покупателя дома Эли.
И был полон, как стакан сметаны. Сыт, предоставлен себе, освобожден, и забыл, что это опасно.
В перерывах между интенсивной семейной жизнью она, конечно, искала работу. Какого то энергетика или управляющего. После очередной массовой рассылки резюме и тишины, следовавшей за этим криком в пустоту, ходила мрачная. И я, хронически слепой и глухой от напряженного ожидания звонка Эли, думал, что это причина.
Но однажды услышал, как она разговаривает с Петром. Узнал, но продолжал играть по правилам, приходил вечером после работы, как настоящий муж.
Как поговорили? нанизывал колечки баклажана на вилку.
Нормально. Объект заканчивают.
«Нормально»
Понимающе кивал. Додумывал остальное сам. Он, конечно, умоляет вернуться. Она пока ломается. Пока. Я стал ждать когда. И все же надеялся на чудо. На то, что прирастет к чужому ребенку. И ко мне.
Так мы и верно зажили втроем: я, Магда и Петр.