Звук оборвался, и никто не смел вздохнуть. Нэрриха наметил улыбку сомкнутыми губами. Отточенным движением завершения танца исполнил казнь, внятную ему одному: заправил за ухо плясуньи драгоценную винную розу. Склонился, опуская плясунью на мостовую, освободил руку, обнимавшую её талию и зашагал прочь
Танец иссяк. Напряжение общего восторга лопнуло, растеклось шепотами и вздохами, шуршанием подошв и звоном брошенных монет, оплачивающих танец Эти разрозненные звуки вернули времени право двигаться своим чередом. Толпа распалась, всё обширнее стали множиться обыденные звуки разговоры, выкрики торговцев Нэрриха шагал и усмехался. Ему да плясунье, только им двоим, сейчас слышно, как звенит предельно натянутая тетива волшбы и резко лопается.
Ветер дрогнул, очнулся от наваждения, и потек к морю темными руслами улочек
Сразу вернулся запах города, ненадолго оттесненный морской соленой свежестью.
Плясунья фыркнула, вскочила. Она смотрела вслед нэрриха и трогала подаренную им розу. Разочарованная танцем и очарованная нежданным партнером.
Эй, мальчик! Сегодня все мои улыбки твои.
Нэрриха не обернулся, но замедлил шаг. Вроде бы рассеянно повел плечами и нырнул в угольную тень под аркой гостерии, вступил в крытый дворик. Остановился, выбирая место и поджидая хозяина, уже спешащего с поклоном и приветственным бокалом вина.
Тетива волшбы это знал лишь нэрриха не рвется легко. Она неизбежно мстит «лучнице» при обычной стрельбе руку оберегает перчатка. Для плясуньи, согнувшей своей властью толпу в тугой лук, надежна лишь одна защита: искренность чувств. Если её нет, расплата неизбежна Но если танец был искренним, если нэрриха ошибся, ничего страшного не произойдет. Роза останется безобидным украшением в волосах.
Не дари то, чем не владеешь, разъяренный бас покатился по площади, наполняя её гневливым эхом. Иди сюда и улыбнись мне.
Женщина рассмеялась, гибко повела плечами в неподражаемом презрении, все без слов говорящем, оскорбляющем. Разве можно ей указывать? Разве посильно её приручать? Разве улыбками хоть кто-то владеет? Даже ветер, запутавшийся в волосах не избранник, а всего лишь поклонник Один из многих. Бесчисленных.
Верни проходимцу розу, веско приказал тот же мужчина. По камням забряцали подковы его башмаков.
Нэрриха выбрал место и сел у стены. Теперь он сквозь арку входа видел часть площади и мог убедиться в исполнении казни.
Миг назад для той, кому назначалась казнь, было посильно хоть что-то изменить улыбкой, словом, молчанием Не сбылось. Ревнивец мрачно глядел на плясунью, нависал над ней, как лиловая, отягощенная грозой туча над одиноким деревцем. Он помнил волшбу танца, свою разбуженную жажду неутоленную, острую. Женщина не обратила внимания на слова и тон, снова рассмеялась, добыла из-за уха розу дар нэрриха провела лепестками по шее, вдохнула аромат и сунула короткий стебелек в корсет на груди. Шевельнула бровью: гляди, тут я храню его цветок
Широкий нож вспорол корсет и вошел под ребра. Брошенный поклонник взревел, выдрал розу, швырнул на камни и растоптал. Кажется, только затем он осознал: смятая, окровавленная плясунья лежит на границе тени и света. Она погасла, утратила краски жизни
Тишина накрыла площадь. Снова время замерло, снова сила толпы проснулась но теперь её создал не восторг, а ужас Люди смотрели на плясунью, не дыша! Сам убийца в отчаянии глядел на свои руки. Прослеживал тонкие ручейки крови, рисующие узор смерти в трещинках мостовой
Нэрриха хлебнул прохладного вина и откинулся на спинку плетеного кресла. Прикрыл глаза, слушая тишину людной площади и вздох вольного ветра прощальный.
У вас, надеюсь, найдется достойный тагезский сидр? нэрриха взглянул на содержателя заведения. Еще сыр с зеленью и маслом, хлеб, оливки. Любезный, вы слышите меня?
Убил, шепотом ужаснулся пожилой владелец гостерии, по шажку приближаясь к арке и глядя из тени в горячий день на площади.
Неосознанный порыв, поморщился нэрриха. Случается.
Хозяин гостерии сощурился, едва различая гостя: после солнца он, пожалуй, мог видеть лишь зеленые круги и старательно их смаргивал, смаргивал Наконец, рассмотрел! Опасливо передернул плечами, прогоняя невольный озноб. Распознал покрой рубахи и прочие признаки.
Конечно, всем в Эндэрре и за ее пределами ведома жутковатая слава нэрриха «клинков воздаяния». А кто еще носит алый шелк при черном поясе? Да только подлинных нэрриха мало, исчезающе мало! Немыслимо, чтобы в ничтожном городке объявился такой. Настоящий и что же, он оказался юнцом без усов? Во взгляде хозяина гостерии обозначилось осторожное неодобрение. Снова его внимание приковала площадь: вон набежала стража, убийцу вяжут а он, не помня себя, кричит, умоляет мертвую плясунью простить, требует хоть теперь выбросить чужую розу.
Жаль несчастного, с дрожью в голосе отметил хозяин гостерии. И её жаль.
Каждый обязан платить по своим счетам, ровным тоном предположил нэрриха. Жаль тех, на кого хитростью переваливают чужую вину, вынуждая к оплате и не предоставляя рассрочки. Пляска воистину ересь, тут я согласен с Башней. Эта девица не первый раз будила людской шторм на площади и прельщала вольный ветер, желая поработить его. Доигралась Вы слышали мой заказ? Или я должен повторить?