Мы с Андреем сидели не шелохнувшись, остро и пронзительно ощущая, что тот мир, в котором мы жили до сих пор, совсем не такой, в котором жил этот седеющий человек, сидящий сейчас перед нами. Сказать нам ему было нечего, кроме как пообещать, что мы сделаем всё, на что способны. А что же нам нужно было сделать, мы даже не представляли. Я только с трудом начинал понимать, как сложно устроены все эти ходы и взаимоотношения, связанные с трудноуловимыми шансами попасть наверх. У меня перед глазами стояла наша кураторша, отвечающая за преддипломную практику студентов. Она была еще не стара, но и совсем не молода. Некрасива, маленького роста с кривыми ногами и слегка косившими глазами, спрятанными за толстыми увеличивающими линзами очков. Она преподавала никому не интересный среди студентов предмет под названием «Патентоведение». Мы даже предпочитали не ходить на её лекции, договариваясь заработать «автомат» за какую-нибудь услугу. Вот такая, никому не интересная женщина, продала нас Григорию Викторовичу за ужин в ресторане, коробку конфет, духи и армянский коньяк. Утешало только лишь одно она посчитала нас с Андреем «самыми лучшими» среди 45 студентов нашего потока, кому предстояло пройти через испытание реальной жизнью перед дипломом. Насчёт моего друга сомнений у меня не было всё-таки золотой медалист и Ленинский стипендиат. А вот я? Как же я-то попал в разряд «самых лучших»? Неужели только потому, что Андрей заранее знал о месте нашей практики, и выбрал меня в качестве компаньона только потому, что мы друзья? Этот червь сомнения тогда почти раздирал мне ум.
Но в тот момент, когда жалкий Григорий Викторович вещал нам о своих мытарствах, я не думал об этом. Я думал о том, что ведь правда, что-то изменилось в стране. Ведь в продуктовых магазинах Саратова мы не могли купить ничего, кроме хлеба, яиц и капусты. Даже обычного чая, и то не было! Наиль объяснил нам, что в центре города есть специальный чайный магазин, где можно купить настоящий индийский чай «со слоном», если занять очередь в пять утра, потому что за полчаса весь привезённый на неделю запас распродаётся. Мы не могли купить даже молока только на рынке, у частников.
Мы ещё не знали тогда, что летом Олимпийского года в Москву шли эшелоны с продуктами со всей страны, чтобы приехавшие иностранные спортсмены и туристы видели «советское изобилие». Мы ещё не знали тогда, что после окончания Московской Олимпиады эшелоны так и будут доставлять в Москву все продукты питания, а простой народ будет ездить за ними в столицу даже с Урала и из Сибири, не говоря уже о Подмосковье или средней полосе. Мы ещё не знали тогда, что началась концентрация капитала в руках подпольных олигархов, которые через десять лет полностью возьмут экономическую власть в свои руки, разрушая госэкономику. Мы ещё не знали тогда, что в день открытия Московской Олимпиады Москва хоронила Высоцкого, а почти вся милиция города старалась блокировать потоки людей, стремящихся присоединиться к траурной процессии.
Мы ещё не знали тогда, что летом Олимпийского года в Москву шли эшелоны с продуктами со всей страны, чтобы приехавшие иностранные спортсмены и туристы видели «советское изобилие». Мы ещё не знали тогда, что после окончания Московской Олимпиады эшелоны так и будут доставлять в Москву все продукты питания, а простой народ будет ездить за ними в столицу даже с Урала и из Сибири, не говоря уже о Подмосковье или средней полосе. Мы ещё не знали тогда, что началась концентрация капитала в руках подпольных олигархов, которые через десять лет полностью возьмут экономическую власть в свои руки, разрушая госэкономику. Мы ещё не знали тогда, что в день открытия Московской Олимпиады Москва хоронила Высоцкого, а почти вся милиция города старалась блокировать потоки людей, стремящихся присоединиться к траурной процессии.
Ничего этого, происходящего в реальной жизни, мы тогда не знали. Но рассказ Григория Викторовича стал первой каплей в то время, которая положила начало в моём сомнении в незыблемости социалистического строя и его «нерушимой экономики».
Второй каплей стала история с графическим символом этого самого секретного саратовского НИИ, куда мы нежданно-нагаданно попали в то жаркое лето 1980 года. Этот знак, символ, марка предприятия значит очень много для мира экономики. По нему узнают продукцию предприятия. Оно служит показателем определённой культуры производства. Благодаря наличию этого знака продукция завоёвывает рынок. Знаки «Опель», «Тойота», «Фольксваген» и другие подобные знаки и не только автомобильных концернов давно образуют свой культурный пласт, воздействуя не только на умы, но и на кошельки владельцев производства.
Тогда, в то памятное олимпийское лето перед Генеральным поставили задачу «сверху» выйти со станками завода на международный рынок, чтобы продавать их за валюту. Это тоже было то, чего мы не знали. Завод, хоть и назывался «НИИ» (а точнее, НИТИ Научно-исследовательский Технологический Институт), на самом деле был обычным советским станкостроительным заводом. В его стенах проводилась обычная для тех лет практика. Нашему Авиапрому требовалось огромное количество автоматизированных станков среднего уровня. Стандартная практика их производства заключалась в следующем. На международном рынке закупались иностранные образцы требуемого станка немецкие, американские, французские, голландские. Затем эти станки разбирались по деталям и копировались в точности нашими инженерами, чтобы производить их в большом количестве. Это сейчас все привыкли ругать Китай за подобную практику. На самом деле при «развитом социализме» никто не стеснялся подобной деятельности, это было нормой везде, а особенно на секретных заводах.