Ангелина легко спрыгнула на землю и прижалась всем телом к каменному мамонту:
Ах, как жалко, что я не такая сильная, как ты, я бы его сдавила в своих объятиях так, что он позабыл бы все свои морали, и утонул бы в моей любви!
Ангелина погладила рукою шершавый, поросший грязно-зелёным мхом бок валуна:
До свидания, вожак, я приду ещё. Ты, как никто, прибавляешь мне силы, ведь ты смог остановить ледник! Я постараюсь, а вдруг и мне удастся совершить чудо, а вдруг и я смогу остановить и растопить ледник в душе любимого!
А что, кажется, у нас что-то получается. И сюжет постепенно разматывается, и герои приобретают всё более осязаемые черты. Или я слишком самоуверен, и мне это только мнится? Может быть, вы осыпаете меня самыми сочными, но отнюдь не лестными эпитетами и лишь ехидно посмеиваетесь надо всей моей писаниной?! Нет, не могу поверить в это, не могу этого даже представить!
VI
Июль в самом начале!
Полдень. Жара.
Роман медленно, ссутулясь, бредёт по знакомой нам тропинке. Но направляется он не к камню, так полюбившемуся Ангелине. У этой тропинки есть ещё ответвление, и ведёт оно к одиноко стоящему домику. Он умело замаскировался пышными зарослями акации, и лишь почерневший от времени шифер крыши указывает на наличие здесь жилища. Из давно небелёной, покрытой сеткой мелких трещинок трубы тоненьким столбиком поднимался дымок, внизу узкий, но расширяющийся вверху, и создавалось такое впечатление, что из этой трубы вот-вот появится дежурный джинн и устало произнесёт: «Да когда же вы оставите меня в покое?!»
Роман немного замешкался перед дверью, и тут же из-за неё донёсся сочный женский голос:
Заходи, заходи, не стесняйся!
Дверь распахнулась, и на пороге появилась стройная черноволосая особа. Да, это была настоящая красавица! Её чёрные глаза были так выразительны, прекрасны и манящи, что если бы я не был по самую последнюю чёрточку своей души влюблён в Ангелину, то уж в эту роскошную женщину влюбился бы безоговорочно!
Входи, Роман, входи, я, признаюсь, уже давненько тебя поджидаю.
Поджидаешь? удивился поэт, но спохватился. Ах да, конечно.
Ну, молодец, хоть вспомнил, к кому пришёл! Боже мой, мне даже тебя жалко. Посмотри на себя, ты же стал похож на члена Политбюро, в тебе я вижу те же молодость и задор!
Мне нравится твой юмор, Ванда, но, поверь, не теперь.
Конечно, какой там нынче юмор, когда вот-вот концы отдашь! Ванда прищурилась, и от этого её взгляд стал менее красивым и заблистал жестокостью. Очень хочется стать святым? Не получится, поверь мне!
Роман ничего не ответил, но голова его дёрнулась, словно щеку обожгла смачная пощёчина. А Ванда вновь приветливо улыбнулась и указала рукой в глубь дома:
И всё же заходи, если не передумал просить у меня совета.
Роман вошёл в жилище и присел на табурет перед огромным чёрным столом. Стол этот был таким древним, что вполне мог служить мебелью ещё Адаму и Еве, когда их выдворили из райских апартаментов за страстные занятия любовью.
Вот, испей-ка, поставила Ванда перед Романом большую керамическую кружку, это мой квасок, энергетический!
Вот, испей-ка, поставила Ванда перед Романом большую керамическую кружку, это мой квасок, энергетический!
Роман с подозрением покосился на посудину, но хозяйка, присев за стол рядом с ним, властно произнесла:
Пей, не бойся, и тебе станет легче.
Невероятно, но несколько глотков прохладного и очень ароматного напитка вернули Роману способность мыслить и рассуждать логически.
Я расскажу тебе, Ванда, всё с самого начала.
Нет, Роман, это я тебе всё расскажу. Жил ты, не тужил, стихи пописывал, пером поскрипывал, книжонки почитывал, прожить лёгкую жизнь рассчитывал! Да не тут-то было! Свалилась снегом на голову девчоночка-красоточка, и закружилась головушка, и забухало сердечко, и пересох ротик, и заслезились глазки! И вот, подумал ты, пришла любовь-кручина безответная! Ан нет, а девчоночка-красоточка и сама тебя полюбила, да как! А ты взял, да и забил свою головушку всякою дребеденью о губительности возраста в любви! Всё это, пиит мой, я знаю. Но я ещё знаю то, чего ты знать не желаешь. Девчоночка-то эта действительно тебя любит, и страсть её куда твоей жарче, а решимость прочнее!
Ванда умолкла, а чувства, переполнявшие её, раскрасили смуглые щёки алыми полосками. Пышная, безукоризненно правильная грудь живописно вздымалась под расшитым сарафаном, и Роман невольно залюбовался ею:
Красивая ты, Ванда!
Неужели? зло выгнула она бровь. Что-то раньше ты этого не замечал!
Роман не ответил на упрёк, он схватил кружку обеими руками и жадно прильнул к ней.
Люби её, Роман, люби и ничего не бойся!
Поэт, осушив посудину, отставил её к краю стола и спокойно, почти холодно отчеканил:
Вот видишь, Ванда, не всё ты знаешь, хоть и колдунья. Не за советом я пришёл к тебе. Мне нужно ТО средство!
Ну почему ты такой упрямый?! Кому ты хочешь сделать лучше? Ты губишь себя, и её ты хочешь погубить?!
Нет, я всё решил, и доказывать мне что-либо глупо. А она Она просто ребёнок, это у неё всё возрастное, оно быстро пройдёт. А у меня не пройдёт никогда. Жить же с этим я не смогу.