«Мною овладело какое-то оцепенение, немое изумление, как от присутствия какого-то необыкновенного чуда. Мне казалось, что вокруг него сиял ореол. Недопустимо, думала я, когда несколько пришла в себя, чтобы такое полное могущества существо могло умереть, такой всеобъемлющий гений исчезнуть без следа!.. И мысленно я даровала ему двойное бессмертие. Возможно, я ничуть не хочу защищаться, что в том впечатлении, которое он произвел на меня, немалую роль играли моя молодость и живость воображения, но как бы то ни было, я рассказываю совершенно откровенно то, что тогда испытала».
«Мною овладело какое-то оцепенение, немое изумление, как от присутствия какого-то необыкновенного чуда. Мне казалось, что вокруг него сиял ореол. Недопустимо, думала я, когда несколько пришла в себя, чтобы такое полное могущества существо могло умереть, такой всеобъемлющий гений исчезнуть без следа!.. И мысленно я даровала ему двойное бессмертие. Возможно, я ничуть не хочу защищаться, что в том впечатлении, которое он произвел на меня, немалую роль играли моя молодость и живость воображения, но как бы то ни было, я рассказываю совершенно откровенно то, что тогда испытала».
Когда Наполеон заговорил с ней, она была так смущена, что не могла потом припомнить ни одного слова, обращенного к ней. Одного лишь она не могла забыть «обворожительной и нежной улыбки, осветившей его лицо», вместе с которой «с его лица изчезала та суровость, которая сквозила в его взгдяде».
И то, что испытывала графиня Потоцкая, наверняка, испытывали все без исключения польские дамы.
Увидев Марию, Наполеон остановился и пристально посмотрел на нее. Да, это была та самая очаровательная блондинка с небесно-голубыми глазами и необычайной нежности кожей, с которой он разговаривал на почтовой станции в Блони и относительно которой ему недавно докладывал верный Дюрок. Она была миниатюрна и изящна, ее лицо одновременно было смущенным и светилось счастьем, и это придавало ей какой-то необыкновенно одухотворенный вид. На ней было простое белое платье и никаких украшений, кроме диадемы из цветов в белокурых волосах. Среди блестящих, разряженных дам она казалась воплощением невинности и скромности.
Наполеон сразу отметил то, что простой туалет молодой графини лишь еще больше украшал ее и в то же время открывал взору все ее прелести. Вопреки моде, она была почти не нарумянена, и это придавало ее красоте некий оттенок беззащитности. Одним словом, внешний вид ее был из той категории, что не ослепляет взора, но взывает к чувствам.
Наполеон жестом подозвал к себе князя Понятовского, с недавних пор ставшего наполеоновским генералом. Император шепнул ему несколько слов, и тот сразу же подошел к Марии.
Император ожидал вас с нетерпением, важно заявил князь. Он счастлив увидеть вас. Он твердил ваше имя, пытаясь запомнить его. Ему показали вашего мужа, но он лишь пожал плечами и сказал: «Бедняжка!» А еще он велел передать вам приглашение на танец.
Вы прекрасно знаете, князь, что я не танцую, и у меня нет никакого желания менять свои привычки, заявила в ответ Мария.
Как же так! возмутился глава польского временного правительства. Император уже несколько раз осведомлялся о вас, говорил, что ему очень хочется посмотреть, как вы танцуете.
Может быть. Но пока я воздержусь.
Прошу прощения, но слова Наполеона это Это Это приказ. И вы не можете уклониться от того, что он сказал!
Приказ! удивилась Мария. Приказ танцевать? В это невозможно поверить Нет и еще раз нет! Я не флюгер на крыше, который поворачивается туда, куда подует ветер
Это что, бунт? начал нервничать князь Понятовский.
Да, я всегда бунтую против несправедливости и безрассудных требований.
Но ради Бога! воскликнул наполеоновский парламентер. Вы только поднимите глаза и взгляните, чье поручение я выполняю. Он за нами наблюдает. Графиня, одумайтесь, я заклинаю вас!
Вы компрометируете меня, князь, настаивая с таким жаром. Прошу оставить меня, на нас и так уже обращены все взоры.
Юзеф Понятовский удалился, так ничего и не добившись. Ему оставалось одно: найти Дюрока и рассказать ему все, пусть уж тот сам докладывает о его фиаско императору.
А тем временем, вокруг прелестной незнакомки начали увиваться самые блестящие офицеры генерального штаба. То, что уже не было тайной для многих поляков, пока еще не было известно французам. Незаметно следивший за происходишим Наполеон пустил в ход самые решительные средства, чтобы отстранить этих плохо осведомленных соперников. Больше всех усердствовал некий Луи де Перигор.
Чтобы не утомлять читателя длинным перечнем исторических лиц, не будем подробно рассказывать об этом человеке и о его родственных связях с всесильным министром иностранных дел Шарлем-Морисом де Талейран-Перигором. Скажем лишь, что император подозвал к себе бессменного начальника своего штаба маршала Бертье и приказал ему немедленно послать этого адъютанта с ничего не значащим донесением Ну, например Вот, пусть он отправится в шестой корпус. А тем временем, Луи де Перигора сменил красавец Бертран. И снова подозвали Бертье, и теперь уже Бертран немедленно отправился с аналогичной «важной» депешей в штаб-квартиру принца Жерома Бонапарта под Бреславль.