Помнится даже, что после одного из таких сюжетов Вадим сказал как-то в сердцах маме: «Хорошо, что мы живем в нашей стране, мама, у нас такого вот (показывая на экран) нет!». Мама вздохнула и повела Вадима мыться в ванную, тем более что папа недавно привез из Москвы югославский шампунь. «Был бы твой папа поумнее, жили бы мы, Вадимка, не в Нашей Стране. А то шампунь он привез», тихонько ворчала мама под шум струившейся из крана воды. «Где бы это мы, интересно, жили? удивлялся про себя Вадим, перебирая перед сном оловянных солдатиков в форме революционных матросов и размышляя о маминых словах в своей раскладной кроватке. Разве есть место лучше?».
Папа тем временем собирался посмотреть программу «Международная панорама», которая, как мне сейчас кажется, была популярна в народе не только, да и не столько тем, что обличала ложь и демагогию прогнившего насквозь капиталистического общества, сколько музыкальной заставкой, ради которой собирались миллионы советских людей, попутно слушая диктора, торчащего позади прямоугольного микрофона. Вадим обычно тихонько вылезал из своей кроватки и, нарушая твердо установленный мамой режим, перебирался на диван к папе, засыпая под бормотание Александра Бовина, который в силу своих пропорций казался Вадиму увеличенной проекцией микрофона. «Бедный дяденька, думал Вадим, вспоминая протестующего американца перед тем, как уснуть, плохо ему, не то что мне, я ведь живу в СССР».
Папа Вадима Пётр Георгиевич, сын выходцев из центральной Украины, работал инженером в секретном 37-ом цехе Юрятинского Пушечного завода имени Товарища Менжинского. Он работал на секретной должности и занимался разработкой и производством совершенно секретного изделия 12/6. Хотя все на территории цеха 37, включая, наверное, стороживших периметр собак, прекрасно знали, что совершенно секретным изделием 12/6 является взрыватель для торпеды. Вслух этого никто не говорил, а стоило кому-нибудь, например, детям Петра Георгиевича, заикнуться про деятельность Чехолто-старшего, как отец принимал строгое суровое лицо, как мудрые милиционеры из сериала «Следствие ведут знатоки». Суровое выражение вообще редко сходило с лица Петра Георгиевича, что, впрочем, равно относится и к большинству юрятинцев. Уже будучи взрослым, Вадим, размышляя о природе сего феномена «недружественности лиц», в попытке оправдать горожан пришел к умозаключению, что, возможно, помимо постоянного ожидания вражеского нападения на колыбель социализма, к которому должен был быть готов каждый советский человек, определенную роль играл такой же недружественный юрятинский климат. Это на берегу неаполитанского залива можно улыбаться без причины. Глядя полгода на замерзшую Каму, без причины можно только хмуриться. Отец Вадима любил одиноко сидеть перед телевизором, покуривая трубку. От него Вадим унаследовал лысоватость и любовь к табаку, уже с первого курса университета постоянно и безуспешно пытаясь бросить курить.
От мамы Вадим унаследовал любовь к чтению и задумчивый взгляд. Мама Вадима Надежда Павловна была, в отличие от своего супруга, коренной юрятинкой. Благодаря этому обстоятельству, семья Чехолто проживала в трехкомнатной квартире недалеко от Площади Мира и Согласия, ранее доставшейся маме Надежды Павловны бабушке Зине, которая также тихонько доживала свой век вместе с молодым поколением. Бабушка Зина делила свою комнату с Вадимом, поэтому он никогда не опаздывал в школу. При первых звуках будильника бабушка начинала пилить внука: «Вадик, вставай», и не отставала ни за что, несмотря на глухие огрызания последнего.
Другую комнату занимал старший брат Вадима, Валерий. Разница в возрасте в семь лет впоследствии сделала братьев людьми из совершенно разных эпох, в детстве же она проявлялась не столь серьезно. Общих тем у Вадима с Валерой особенно не наблюдалось, но и как кошка с собакой они тоже не жили. Валера отслужил в армии, потом поступил в институт, а с началом новой экономической эпохи, быстро уловив все возможности оной, стал появляться дома всё реже, постоянно пропадая на каких-то встречах, куда-то часто ездил, пока не уехал окончательно в другой регион, находящийся за два часовых пояса от Юрятина.
В пионерский период жизни Вадим начал понимать, в какую именно страну, по мнению мамы, они могли бы уехать, «если бы папа был поумней». Выводы Вадим делал на основании косвенных улик, намеков, полутонов и обильно рассказываемых анекдотов, в то время как ни сама страна, ни народ, ее населяющий, напрямую никем не назывались. Зато как сладко улыбались учителя при произнесении его странной фамилии! Сколько радости было в их глазах, когда, читая список учеников, они доходили, наконец, до буквы «Ч»! Маленький Вадим, впрочем, был вовсе не против доставить радость своим преподавателям, хотя причины этой радости он разгадать не мог.
Позднее, уже в короткий комсомольский период его жизни (короткий, в связи с внезапной кончиной комсомола), собеседниками Вадима наконец-то была сформулирована фраза, которую он слышал потом неоднократно, в которой и была, наверное, заключена «радость учителей», фраза, которую ему выдавали то как знак симпатии, то, наоборот, презрения, а обычно как некоего само собой разумеющегося факта, который, правда, Вадиму, равно как и говорившему, был неизвестен. Фраза состояла из трех слов, но Вадим в голове своей для краткости свёл её к одному сплющенному наречию с восклицательным знаком на конце и ударением на последнем слоге: «ТыжеврЕй!».