Зай, ну че, есть там че-нить из банка, купил кто-нить наши фотки?
Не, нихера, отвечает он, не поворачиваясь. Все его внимание сосредоточено на экране, где нарисованный трехмерный крупье нарисованной трехмерной лопаточкой сгребает фишки, и нарисованные трехмерные люди в как бы коктейльных платьях и пиджаках как бы напряженно смотрят на как бы вращающуюся рулетку.
Если хочешь есть, я принесла замороженные чебуреки, можешь разогреть, говорит жена, наклоняясь к нему и прижимаясь щекой к его щеке.
Он вздрагивает и отстраняется, выскальзывая из ее незавершенных объятий.
Не могу, я занят, щас турнир.
Ну, как закончишь, отвечает она по дороге в свою комнату, где ее ждет старенький ноут и двести баннеров, которые осталось прокликать за сегодня, чтобы заработать ежедневные 0,000001 биткоина.
«Аппаратная коррекция фигуры в клинике МедСемья», читает она очередную рекламу, узнавая себя на фото. Твою-то мать, зай
«Блефаропластика под общим наркозом», читает на бегу промокшая девушка в салатовом платье. За ее спиной белое здание клиники, красное мерцающее табло, под ногами недавно нарисованная зебра, белые полоски, красный фон, как на Кипре, где надо смотреть сначала направо, а потом налево, где, вообще-то, можно и не бежать и не прикрываться журнальчиком, а можно просто опустить крышу кабрио, опустить веки и расслабленно отпустить тормоз.
Рядом с рынком «Москва» отпускает тормоз и втапливает газ в пол водитель заниженной девятки, уверенный в себе и в том, что он один на дороге, и мчится навстречу девушке и зебре, навстречу Кипру и Голливуду, уместившимся в одной маленькой мокрой голове, навстречу красному, белому и салатовому, зеленому и черному, смешанным в отражении на поверхности одной густой трехмерной дождевой капли, замедленно смахиваемой дворником, и, вроде бы, по всем законам физики, он успевает проскочить, и, по всем законам жанра, она бежит не останавливаясь, но тут на коленях замедленно жужжит и мигает телефон, который говорит, что, кажется, у вас есть новое сов-па-дение, и, кажется, какое совпадение, эта милая губастая девушка всего в одном километре от вас, интересно, где, замедленно растягиваются губы в улыбке, возвращаются к дороге и расширяются зрачки, отправить сообщение, спрашивает телефон, или продолжить поиск? От-пра-вить со-обще-ние илипродолжитьпоискудалитьизпарнетпричинывсмятку
Колготки
Колготки
Вечерний супермаркет в Ростокино, поток семейных закупок схлынул, сотрудники копошатся у стеллажей, по залу ползают случайные лентяи в драных пальто и порхают поздние пташки в серых трениках и кроссах.
Я стою в очереди из четырех человек, четыре пары ботинок нетерпеливо мнутся, четыре колеса тележки неторопливо катятся, старушка неповоротливо выгребает мелочь из кошелька, джентльмен с поджатыми губами и пластиковой картой ждет, кассир с базарным прошлым держится из последнего на исходе вторых суток через двое.
К очереди присоединяется стриженый под ноль Шрек с двойным загривком в брутальном кожзаме, нелепо болтающемся на его теле, как чехол на монументе. Он атакует своим дыханием мой затылок, разворачивает взглядом табачные стенды, ускоряет и без того нервные птичьи движения кассира, искажает пространство и время вокруг себя, как супермассивная черная дыра.
На стенде у кассы среди жвачек и одноразовых бритв сиротливо лежит последняя пара колготок с фотографией знойной женщины в черном белье на упаковке. За окном нежданная октябрьская метель, неяркие фары, немилая осень, неблизкое Рождество. Шрек в кожанке смотрит на женщину на упаковке, он наклоняет голову, как заинтересованная собака, его взгляд теплеет. Он долго смотрит на нее, скользит взглядом по ее идеальным ногам и бедрам, идеальным рукам, обхватившим идеальные ноги в позе идеальной тоски. Ему хочется ее согреть, зазабшую, хрупкую, видимо, брошенную каким-то истеричным говнюком. Он переминается с ноги на ногу, затем оставляет очередь, метнув мне в спину и уронив на пол тяжелый, как пушечное ядро, взгляд-предупреждение: «Я за тобой буду», подходит к стойке, боязливо озирается в поисках других качков чтобы не засмеяли вроде нет, только выжившая из ума пенсионерка и пара интеллигентов, которых можно при малейшей насмешке сломать одной левой грубым жестом берет пачку, возвращается к кассе, кидает на ленту к кальмарам и пиву. Ты не замерзнешь московской промозглой осенью, безымянная модель.
Моя очередь.
Пакет вам надо? устало поднимает на меня глаза кассир.
Я качаю головой. У меня своя авоська, я делаю шаг навстречу экологии. Товар по акции? Да нет, спасибо.
Знойная женщина между пивом и кальмарами на ленте подъезжает ближе. Ее ничто не отделяет от моих пельменей и огурчиков, булочек и шоколадок, заготовленных для завтрашнего junk day «мусорного дня», дня обжорства, жемчужины недели изобретения фитнес-тренеров, внушивших нам, что один раз в неделю можно плевать на диету, есть все подряд и не бояться набрать лишний вес. Возможно, в чем-то они даже правы.
Это ваше? поднимает кассир упаковку с колготками.
Из магазинного радио доносится до боли знакомый трек из 80-х, он распадается на элементарные частицы и теряется под сводами потолка, прежде чем быть узнанным. Подошедшая к кассе студентка с собранными в пучок волосами смотрит сонно-вопросительно-отстраненно. Шрек начинает жевать губами и шумно сопеть, как котел, в котором смешали две до сих пор не встречавшихся материи: безоговорочную маскулинность и смущение застуканного за просмотром травести-порно подростка.