Я перескочил через двухполосное Сиверское шоссе, уронив на горячий асфальт со свежей разметкой капли своей теплой крови, и налег на педали на финишной прямой по родному переулку, где уже виднелся мой ярко-красный дом, окруженный дедушкиной строгостью, бабушкиной заботой и озоновым экраном летней вседозволенности. Там, в гостиной, на моей посадочной площадке, куда я безошибочно приземлился, меня ждала аптечка, инструменты, бинты, зеркальце, направленное на рану четкие движения опытного пилота, стежок, еще стежок, зубы стиснуты, второй укол обезболивающего, капли пота, выступившие от концентрации, обрезать нить, откинуться в кресле-кровати, вздохнуть, уставиться на ковер на стене с вышитыми васнецовскими богатырями и расслабиться: ты дома, сынок, ты спасен.
Мой дом наклонялся на восток, его тень удлинялась, она наползала на канаву под забором, где обитали головастики, жуки-плавунцы и невидимые одноклеточные. Приближался густой нефильтрованный дачный вечер. По переулку двигался грузовик с газовыми баллонами редкий гость, прибывающий раз в месяц, чтобы доставить нам топливо. Дедушка готовился принимать груз: надевал костюм, свой любимый галстук, прикалывал орденские планки на пиджак, натирал ботинки. Он смотрел на хронометр, он показывал мне большой палец, он выходил.
Калитку участка напротив открывал другой мужчина моложе дедушки, но почти не уступающий ему мужественностью морщин, ястребиным изгибом носа, благородной сединой висков и голубизной глаз. Он тоже смотрел на часы. Ему тоже нужно было топливо. За его спиной стояла девочка худенькая, хрупкая, растрепанная я знал ее, мы часто катались вместе на велосипедах, ездили наперегонки по улице Сквозной и совершали вылазки по шоссе в соседние поселки.
Еще, еще, показывал дедушка водителю грузовика. Еще на меня чуток!
Калитку участка напротив открывал другой мужчина моложе дедушки, но почти не уступающий ему мужественностью морщин, ястребиным изгибом носа, благородной сединой висков и голубизной глаз. Он тоже смотрел на часы. Ему тоже нужно было топливо. За его спиной стояла девочка худенькая, хрупкая, растрепанная я знал ее, мы часто катались вместе на велосипедах, ездили наперегонки по улице Сквозной и совершали вылазки по шоссе в соседние поселки.
Еще, еще, показывал дедушка водителю грузовика. Еще на меня чуток!
Сосед от своей калитки тоже управлял процессом: он делал плавные жесты руками, вполголоса говоря:
Хорошо, хорошо, не торопись торопиться нам некуда.
Наконец кузов грузовика приблизился вплотную к нашим воротам, и дедушка поднял над головой скрещенные руки.
Идеально, со спокойной улыбкой сказал сосед, символически похлопав в ладоши несколько раз.
Водитель толкнул дверь кабины, поставил ногу на первую ступеньку, вторую ногу на вторую ступеньку, спрыгнул на траву, сделал несколько нетвердых шагов и подошел пожать руки обоим мужчинам. Все трое отправились к кузову, опустили борт и начали спускать на землю баллоны. Они двигались не спеша и время от времени обменивались короткими профессиональными жестами.
Я выехал на переулок с эффектной белой повязкой на ноге и стал наблюдать за происходящим, опустившись на багажник. Грузовик стоял у ворот, легко покачиваясь под уменьшившимся грузом, его зеленая кабина и черные колеса растворялись в сумерках, так что издалека были видны только ряды тускло отсвечивавших баллонов и фары. Ближние дачи и далекий лес неотвратимо наползали на солнце, его свет быстро истощался, собираясь на горизонте тонким мениском. На небе проступали звезды, пустоты между ними заполоняли вороны и мошка. Мужчины заканчивали разгрузку, теперь каждому оставалось доставить свой баллон к себе на участок и установить его в железную будку с надписью «ОПАСНО».
Дочка соседа подошла ко мне.
Рана? спросила она, показывая на повязку.
Ага, ответил я.
Бинт уже успел пропитаться кровью, и по нему расползлось здоровенное красное пятно. Прилипнет, подумал я и заранее поморщился, представив процесс отдирания.
Болит?
Да нет, в принципе, выкинул я сразу два козыря: мужество раненого солдата и взрослый речевой оборот, значение которого я еще не до конца понимал.
Это был ход ва-банк, и я ожидал серьезного эффекта.
Ваня! предательски крикнула бабушка, высовываясь из окна на кухне и выпуская из него запахи оладьев и винегрета. Беги ужинать!
Ну ладно, кивнула дочка соседа. Пока. Мне пора.
Она стала удаляться, продолжая стоять ко мне лицом. Ее отец закончил монтаж баллона. Он был уже в доме, я видел, как в освещенных окнах двигался его силуэт из кухонного окна в окно спальни, из спальни в детскую, из детской обратно на кухню, его руки брали посуду, баночки со специями, включали телевизор.
Их грязно-серый бревенчатый дом терялся в темноте, беспорядочно разросшаяся зелень вокруг него становилась темной материей, он округлялся, удалялся, уходил, смешивался с другими домами, со зданием телеграфа, где чаевничали призраки расстрелянной белой кости, с улицей Сквозной, слабо освещенной сельскими фонарями, с Ленинградской областью и Сиверским шоссе, тянувшимся через нее блеклой ниточкой вдоль черной ленты реки.