Я поднял взгляд к её лицу:
Да. Именно. Как я трахал тебя. Тебе же нравилось, Викки я сглотнул, опустив глаза к пятну, расплывавшемуся по ткани на груди. Дикое желание войти в неё именно сейчас, когда она истекает кровью в моих руках, затопило с головой. В брюках резко стало слишком тесно, член запульсировал, требуя разрядки. Сколько раз я представлял, что буду иметь её вот такой. Сломленной, испуганной, окровавленной. В горле зародился рык удовольствия. Я притянул её к себе, зарываясь руками в густые волосы. Сначала нежно, а потом резко сжал пальцы с такой силой, что на её глаза навернулись слезы боли.
И я буду снова и снова это делать, девочка. Но теперь уже, * довольно оскалился, когда она ахнула от боли, игра пойдёт по моим правилам.
Делай со мной, что хочешь, Рино, только Армана не трогай. Он вообще никакого отношения к моей семье не имеет.
Делай со мной, что хочешь, Рино, только Армана не трогай. Он вообще никакого отношения к моей семье не имеет.
Я оцепенел от неожиданности. Эти слова о НЁМ Она будто окатила меня ведром ледяной воды. Тварь! Я оттолкнул её от себя, с удовольствием наблюдая, как она сползает по стене на пол, обессилено сворачиваясь калачиком у моих ног.
Я и так сделаю всё, что захочу. И с кем захочу! И я больше не желаю слышать это имя. Поняла меня?
Последние слова проорал, сев на корточки возле неё. Она пошла на смерть ради НЕГО, а ради меняради меня она была даже не способна сказать правду своему отцу, настолько мерзкими и постыдными казались ей объятия и ласки ублюдка Носферату.
Ярость не хотела отпускать. Викки боялась. Я чувствовал её страх кончиками пальцев в прикосновениях к ней, я ощущал его при каждом вдохе. Но и сейчас, с окровавленной грудью, она думала о своём муже. О долбаном ублюдке, так просто получившем мою женщину. Внутренний голос тихо зашептал, что Виктория Эйбель никогда не была моей. Что не стоит портить себе удовольствие от игры и кончать с нею так скоро.
Я вышел из кабинета. Следовало распорядиться, чтобы её накормили и отвели в комнату, которую я приготовил для неё много лет назад. Ей ещё рано умирать. Наша игра будет бесконечной.
Глава 5
18*** г.
Я писала ему письма, конечно, зная, что никто их не прочтет для него кроме меня, поэтому не отправляла. Они все, перевязанные бордовой лентой, лежали в ящике моего стола в особняке в пригороде Парижа. Возможно, это странно писать письма тому, кто никогда не умел читать и вряд ли научится, но я должна была все ему рассказывать. Я привыкла за те месяцы, когда приходила к его клетке, ставила кресло и читала вслух книги. Тогда я считала нормальным, что ктото сидит на цепи в неволе, лишенный всех человеческих прав и даже имени. Тогда были другие времена, я не знала, кто меня окружает и жила в счастливом неведении. Возможно, так же жили дети в других странах мира, когда рабство не считалось чемто необычным и постыдным, когда жестокость не скрывали так тщательно, как сейчас. Ктото ставил себя выше других, решал, кому жить, а кому умирать, как жить, чем жить и с кем. Я не знала, что лучше: та ужасающая откровенность, голая и неприкрытая черствость и в тоже время ханжество, или лицемерие нынешнего мира, в котором ничего не изменилось, за исключением более надежных масок, лживых, прикрытых благими намерениями и соблюдением законов Братства. Я была обычной смертной, которую растили вампиры. Нонсенс. Мне не рассказывали о моих родителях, я не помнила их. Потом, спустя годы, я узнаю, что меня удочерили после того, как моих родных отца и мать сослали в ссылку. Отец умер от «падучей» болезни, а мать мне так и не рассказали, что с ней произошло. Альберт нашел меня по настоянию своей жены Элены. Они вырастили и воспитали меня. Любили, обожали и баловали, всячески ограждая от лишних знаний и от их собственного мира за гранью человеческой реальности. Спустя столетия я начну понимать, насколько абсурдно сочетание дикой жестокости к окружающим и, в тот же момент, любовь к своему ребенку.
В то время я считала, что меня окружают люди, и не одобряла действий отца, но не могла осуждать. К тому же, меня потчевали лживой сказкой о великих открытиях для человечества, второсортности заключенных в подвалы лаборатории объектов. Их опасность для общества я видела сама, так же, как и то, что мой отец совершает самое благородное дело дает возможность этим недосуществам приносить пользу для других. Ведь мой отец врач. Ученый. Он сделал много полезных открытий в медицине для того времени. Изобрел чудодейственные лекарства, первые вакцины и противоядия для своих собратьев, а я еще не понимала, какой ценой сделаны эти самые открытия. Сколько трупов закопано за каменной оградой с тыльной стороны нашей усадьбы. Какие жуткие опыты проводились, в каких диких условиях содержали несчастных, обреченных на смерть в застенках клиники Эйбеля. Он был гением, любящим меня до безумия, а по сути чудовищем. Намного страшнее, чем те, кого он заковал в цепи в подвалах нашей усадьбы.
В том возрасте меня устраивали иные объяснения. Впрочем, скрывалось так много, что я не знала истинного положения вещей. Я узнаю его намного позже, когда стану старше и у меня откроются глаза на слишком многое.