Ступай! Докажи, что ты мужчина! Я люблю тебя и буду тебя любить! Ведь ты меня создал, кем я была без тебя?.. Ты мой Пигмалион. Ступай же! Или перед страхом все убеждения стали призраками?
«Господи, сколько чепухи втолкнул в нее Пигмалион! Как кстати Может, за эту декламацию долг, мужество, убеждение и платить мне теперь?..». Почему она берет на себя право посылать его на смерть? Убить его? Он не герой, не каждому дано В убеждениях есть смысл, пока ты жив Затем это «докажи, что ты мужчина» Женщины и начальство ловко устраиваются в жизни! И вот ты должен работать, убивать, погибать они старшие, они судят, они милуют В рассудочности и вкрадчивости, терпеливости и выжидании нечто общее между женщинами и начальниками! Да еще в их чувстве верха, в непреложном эгоизме, что ли Этот верх их он всегда ненавидел
Она надела на себя пояс с револьвером: по-мужски, одним рывком, захлестнула пряжку, не глядя, на ощупь, привычно заправила оба шпенька в дырочки одернула телогрейку под ремнем. Даже эта грубая телогрейка не скрыла ее женственности, он почувствовал, как сердце в груди зачастило, и привлек ее к себе. Одна лишь реальность есть в мире она. Ее теплые губы, мягкие волосы, небо в ее глазах Любя, он никогда не закрывал глаза чтоб видеть это небо
Она резко оттолкнула его. Вот она, «любовь сильнее смерти»!.. Красноречивая поэзия и немая физиология «Угрюмый, тусклый угль желанья». Любовь, жизнь, смерть, война Все женского рода.
А она? Неужели в ней, в женщине нравственный долг выше?..
Ладно! Сама пойду вместо тебя! Прячься в этом крысином углу Только знай: не одна я Во мне ты, твой!.. Мы погибнем, а ты живи!
То ли слезы, то ли спазмы помешали ей договорить начатое. Она рванула набухшую дверь, кем-то до войны обитую снаружи войлоком. Забота о тепле и уюте, которых давно уже не осталось в мире как она нелепа на войне! Она упраздняет все человеческое. Может, самое страшное в том, что даже умереть тебе не дано по собственному выбору. И в этом ты неволен, тебе приказано и предписано как ты имеешь право умереть. «На всех стихиях человек тиран, предатель или узник». А он только смертник Либо герой либо предатель? Какие чрезвычайные категории В сущности издевательство Неужели человек не может на свое усмотрение распорядиться собой? «Законы войны»? Ведь сама война беззаконие Что-то есть выше жизни и смерти?
Он опомнился и кинулся к окну. Она была уже у калитки. Открыла, толкая рукой и помогая себе коленкой, вышла на улицу, на ходу поправляя платок и спеша мелким, из-за юбки, шагом. Так и ни разу не надела брюк!.. Женщина! Ничего он так и не понял Лев Толстой и тот не понял.
Ни разу она не оглянулась, точно его и не было на свете. Женщина, которую он любил больше жизни. Полно, неужели больше жизни? Вот когда предстала вся очевидность и безответственность слов!..
Она идет, будто в доброе мирное время спешит в парикмахерскую или в магазин, идет и не оборачивается. Что это мужество? Отсутствие воображения? И вообще, кто это выдумал, что женщины трусихи? Не сами ли они внушают это мужчине, чтоб он их защищал? Падают в обморок, визжат при виде мышонка Сколько раз он видел в перестрелках мужчины дрогнут, пятятся. А женщина лежит себе, шпарит из автомата, даже деревом не прикроется. Правда, глаза закрывает, да еще голову отвертывает и визжит Все же и здесь хочет оставаться женщиной, показывает свою неумелость в мужском деле?..
В отряде, в боях и перестрелках, он привык по спине впередиидущего, почти как по самому лицу, узнавать о его состоянии, об опасности и страхе. По ее спине он ничего не мог определить! Да и почему она идет серединой улицы? Неужели так ничему не научилась в отряде? Ведь надо было держаться одной стороны, вдоль стен зачем себя выставляет на выстрел? Ему показывает ей теперь все равно.
Словно кто-то в нем заговорил он услышал вдруг ее слова перед уходом: «Я не одна Во мне твой». Странно, они только сейчас дошли до его сознания с полной ясностью. Или в самом деле подлец он?.. И еще одно не самое ли тяжелое испытание для него?..
Вышибленная ударом ноги дверь взвизгнула по проржавленных петлях, стукнулась о какую-то кадушку, тут же, точно злясь, метнулась обратно, плашмя прошлась по его лицу. На миг явственней запахло затхлой сыростью, прогорклой капустой, посконной гнилью чем-то забытым, древним, омерзительным. Неужели это запахи жизни? Жалкий быт, ароматы нищеты это, а не жизнь Война и бытом ее унижает
Он не помнил, как метнулся через двор, как настиг ее у начала дороги с прибитой и сохлой травой предзимья по сторонам. Раздалась короткая очередь он рванул ее, прикрыл ее собой на ухабистой колее. Она что-то пыталась ему сказать, протестующе ворочалось под ним ее округлое в ватнике тело, торчком ставшая кобура с револьвером давила в грудь. Тогда он приник губами к ее губам. Он обрадовался, что сразу нашел ее губы, что она вся обмякла, уже не билась под ним, отдавшись власти поцелуя.
Э-эх дурочка ты Любимая Ползи до овражка добежишь до города Все объяснишь И живи живи! Оба живите!..
Когда кустарник пологого овражка скрыл ее, он, почти не пригибаясь, побежал к дому, где в засаде, может, им же выданной, были наши. Ему теперь было стыдно за свою минутную слабость, за потерянное время. Но почему не стреляют? Может свои уже ушли, не стали ждать пока каратели оцепят их дом, пока их станут из него выкуривать огнем? Может, его предупреждения и объяснения все запоздало?.. Э-эх, хуже нет, как погибнуть нелепо, бессмысленно!