Прошка, сын лавочника, раздувая ноздри, толкнул Мишку в грудь и крикнул:
А ты не дюже со своим батянькой!.. Он у моего отца товары забирал, как поднялась революция, а отец сказал: «Ну, нешто не перевернется власть, а то Фомку-пастуха первого убью!..»
Наташка, Прошкина сестра, топнула ногой:
Бейте его, ребята, что смотреть?!
Бей коммунячьего сына!..
Нахаленок!..
Звездани его, Прошка!
Прошка взмахнул прутом и ударил Мишку по плечу, Витька-попович подставил ногу, и Мишка навзничь, грузно, шлепнулся на песок.
Ребята заорали, кинулись на него. Наташка тоненько визжала и ногтями царапала Мишкину шею. Кто-то ногою больно ударил его в живот.
Мишка, стряхнув с себя Прошку, вскочил и, виляя по песку, как заяц от гончих, пустился домой. Вслед ему засвистали, бросили камень, но догонять не побежали.
Только тогда перевел Мишка дух, когда с головой окунулся в зеленую колючую заросль конопли. Присел на влажную пахучую землю, вытер с расцарапанной шеи кровь и заплакал; сверху, пробираясь сквозь листья, солнце старалось заглянуть Мишке в глаза, сушило на щеках слезы и ласково, как маманька, целовало его в рыжую вихрастую маковку.
Сидел долго, пока не высохли глаза; потом встал и тихонько побрел во двор.
Под навесом отец смазывает дегтем колеса повозки. Шапка у него съехала на затылок, ленты висят, а синяя рубаха на груди в белых полосах. Подошел Мишка боком и стал возле повозки. Долго молчал. Осмелившись, тронул батянькину руку, спросил шепотом:
Батя, ты на войне что делал?
Отец улыбнулся в рыжие усы, сказал:
Воевал, сыночек!
А ребята ребята гутарят, что ты там только вшей убивал!..
Слезы вновь перехватили Мишкино горло. Отец засмеялся и подхватил Мишку на руки.
Брешут они, мой родный! Я на пароходе плавал. Большой пароход по морю ходит, вот на нем-то я и плавал, а потом пошел воевать.
С кем ты воевал?
С господами воевал, мой любонький. Ты еще мал, вот и пришлось мне на войну идти за тебя. Про это и песня поется.
Отец улыбнулся и, глядя на Мишку, притопывая ногой, запел потихоньку:
Ой, Михаил, Михаля, Михалятко ты мое!
Не ходи ты на войну, нехай батько иде,
Батько старенький, на свити нажився
А ты молоденький, тай ще не женився
Мишка забыл про обиду, нанесенную ему ребятами, и засмеялся оттого, что у отца рыжие усы затопорщились над губой, как сибирьки, из каких маманька веники вяжет, а под усами смешно шлепают губы и рот раскрыт круглой черной дыркой.
Ты мне сейчас не мешай, Минька, сказал отец, я повозку буду чинить, а вечером спать ляжешь, и я тебе про войну все расскажу!
День растянулся, как длинная глухая дорога в степи. Солнце село, по станице прошел табун, улеглась пыль, и с почерневшего неба застенчиво глянула первая звездочка.
Мишку одолевает нетерпение, а мать, как нарочно, долго провозилась у коровы, долго цедила молоко, в погреб полезла и там прокопалась битый час. Мишка вьюном около нее крутился.
Скоро вечерять будем?
Успеешь, непоседа, оголодал!..
Но Мишка ни на шаг не отстает от нее: мать в погреб и он за ней, мать на кухню и он следом. Пиявкой присосался, за подол уцепился, волочится.
Ма-а-амка!.. Ско-реича вечерять!..
Да отвяжись ты, короста липучая!.. Жрать захотел взял кусок и лопай!
А Мишка не унимается. Даже подзатыльник, схваченный от матери, и тот не помог.
За ужином кое-как наспех поглотал хлёбова и опрометью в горницу. Далеко за сундук швырнул штанишки, с разбегу нырнул в постель под материно одеяло, сшитое из разноцветных лоскутьев. Притаился и ждет, когда придет батянька про войну рассказывать.
Дед на коленях стоит перед образами, шепчет молитвы, поклоны отстукивает. Приподнял Мишка голову: дед, трудно сгибая спину, пальцами левой руки в половицу упирается и лбом в пол стук!.. А Мишка локтем в стену бух!..
Дед опять пошепчет, пошепчет и поклон стукает. Мишка себе в стену бухает. Рассердился дед, повернулся к Мишке:
Я тебе, окаянный, прости господи!.. Постучи у меня, я те стукну!
Быть бы драке, но в горницу вошел отец.
Ты зачем же, Минька, тут лег? спрашивает.
Я с маманькой сплю.
Отец сел на кровать и молча начал крутить усы. Потом, подумав, сказал:
А я тебе в горнице с дедом постелил
Я с дедом не ляжу!..
Это почему ж?
У него от усов табаком дюже воняет!
Отец опять покрутил усы и вздохнул:
Нет, сынок, ты уж ложись с дедом
Мишка натянул на голову одеяло и, выглядывая одним глазом, обиженно сказал:
Вчерась ты, батянька, лег на моем месте и нынче Ложись ты с дедом!
Сел на кровати и, обхватив руками отцову голову, прошептал:
Ты ложись с дедом, а то маманька с тобой, должно быть, не будет спать! От тебя тоже табаком воняет!
Ну ладно, ляжу с дедом, а про войну рассказывать не буду. Отец поднялся и пошел в кухню.
Батянька!
Ну?
Ложись уж тут вздыхая, сказал Мишка и встал. А про войну расскажешь?
Расскажу.
Дед лег к стенке, а Мишку положил с краю. Немного погодя пришел отец. Придвинул к кровати скамейку, сел и закурил вонючую цигарку.
Видишь, оно какое дело было Помнишь, за нашим гумном когда-то был посев лавочника?..
Мишке припомнилось, как раньше бегал он по душистой высокой пшенице. Перелезет через каменную огорожу гумна и в хлеба. Пшеница с головой его хоронит, тяжелые черноусые колосья щекочут лицо. Пахнет пылью, ромашкой и степным ветром. Маманька говорила, бывало, Мишке: