Не подумал Алешка, обрадовался работе и хлебу, напрямки брякнул:
Пойду, Иван Алексеев.
Ну, являйся с пожитками к вечеру! И пошел Иван Алексеев, мелькая слинявшей рубахой по кукурузе.
Голому одеться только подпоясаться. Ни роду у Алешки, ни племени. Именья одни каменья, а хату и подворье еще до смерти мать пораспродала соседям: хату за девять пригоршней муки, базы за пшено, леваду Макарчиха купила за корчажку молока. Только и добра у Алешки зипун отцовский да материны валенки приношенные. Табун пришел с попаса, а Алешка к Ивану Алексееву во двор. Возле стряпки расстелила хозяйка рядно, сели семейно на земле, вечеряют. В ноздри Алешке так и ширнуло духом вареной баранины. Проглотил слюну, стал около, картузишко комкая, а в мыслях: «Хучь бы посадила вечерять хозяйка» Не тут-то было. Рвет и мечет баба, чугунами гремит:
Ишо дармоеда привел! Он слопает больше, чем заработает. Провожай его, Алексеевич, с богом! Не нужен по теперешним временам!
Молчи, баба! Есть две отвертки знай посапливай! Это сам Иван Алексеев, бороду рукавом вытирая.
На том разговор и кончился.
Не впервой Алешке работать. В отца пошел въедливый на работу, с семи лет погонычем был, хвосты быкам накручивал.
Дня три пожил освоился, на мельницу с хозяйской снохой съездил, на покосе сено копнил. Ночевать устроился под навесом сарая. В первую же ночь пришел под навес хозяин, сказал, вонюче отрыгивая луком:
Дня три пожил освоился, на мельницу с хозяйской снохой съездил, на покосе сено копнил. Ночевать устроился под навесом сарая. В первую же ночь пришел под навес хозяин, сказал, вонюче отрыгивая луком:
Ежели ты, сучье вымя, затеешься тут курить, голову саморучно с вязов сверну! Чтоб ни-ни!
Я, дяденька, не займаюсь.
Ну, гляди!..
Ушел, а Алешке не спится. И на вторую ночь тоже. От работы полевой гудут ноги и руки, в спине кол болячкой растопырился, и сон нейдет. На третий день спозаранку прибежал в контору. Очкастый умывался на крыльце, кряхтя и фыркая.
Ты где запропал, Алексей?
В работники нанялся.
К кому?
К Ивану Алексееву, на краю живет.
Ну, браток, надбеги вечерком. Потолкуем насчет этого.
Вечером напоил Алешка скотину, пришел в контору. Очкастый в книгах копается.
Ты в грамоте знаешь, Алексей?
В приходском учился. Себя расписываю.
Пойдем со мною!
Пошли по коридору. В конце на дверях мелом написано раскумекал Алешка: «Клуб РКСМ». Чудно` и непонятно. Вошел очкастый, Алешка, робея, следом. В комнатушке портреты, флаг красный, слинявший, и ребята кое-какие, знакомые. Книжку читают вслух, покосились на скрип двери и опять слегли над столом, слушают. Прислушался и Алешка. Читали о том, как должны нанимать хозяева работников, и еще про многое разное читали. Пришел Алешка из клуба в полночь. Долго ворочался на рваной дерюжке. До самой зари настырно заглядывал ему в глаза кособокий месяц.
Говорил Алешке Иван Алексеев:
Ты смотри у меня, сукин сын, чтоб работа горела у тебя в руках!.. Чуть замечу, что раззяву ловишь, в один момент сгоню со двора!.. Иди издыхай на улице!..
Алешка и на покос, и на молотьбу, и скотину убирает, а Иван Алексеев руки за махровитый кушачок засунет, знай похаживает с ухмылочкой по двору.
Подозвал его сосед как-то в праздник:
Здорово живешь, Иван Алексеев!
Слава богу.
Совесть-то всю растерял?
Что такое?
А то, что не дело ты строишь Лешка у тебя ровно лошадюка ворочает Надорвешь парнишку. Греха на душу возьмешь!..
Смотрел бы ты, сосед, за своим добром, на чужой баз глаза нечего пучить, а в обчем, убирайся под разэтакую мать!.. Повернулся к соседу спиною, зашагал степенно и враскачку, а за угол сарая завернул бороду зажал промеж зубов ядреных и желтых, выругался матерно и злобу глухую на соседа до поры до времени припрятал на самое донышко своего нутра.
С той поры мстил безлошадному бедняку-соседу: загонял коровенку со своего жнивья, держал ее привязанной и некормленой по двое суток, а на Алешку еще больше работы навалил и за каждую пустяковину бил дурным боем.
Пожаловаться хотел Алешка очкастому, но боялся, что, узнав, прогонит его Иван Алексеев. Молчал. Ночами, короткими и душными, под навесом сарая мочил подушку горечью слез, а вечерами всегда, как только пригонял с водопоя скотину, через гумно, крадучись и припадая к плетням, бежал в клуб. Каждый день встречался с очкастым. Улыбался тот, глядя на Алешку поверх тусклых очков, и по спине похлопывал. В воскресенье пришел Алешка в клуб засветло. В комнатушке народу густо, у всех винтовки, а у очкастого на поясе кобура с ремнем витым и блестящая штука, на бутылку похожая.
Увидал Алешку, подошел, улыбаясь:
Банда в наш округ вступила, Алексей. Как только займут станицу ты к нам, клуб защищать!
Хотел расспросить Алешка, как и что, но больно народу много, не посмел. На другой день утром маслом косилочным смазывал Алешка косилку. Глянул в стряпке из дверей хозяин идет. Захолонуло у Алешки в середке: брови у хозяина настобурченные, идет и бороду дергает. Как будто и неуправки нет ни в чем, а побаивается хозяина Алешка, больно уж лют он на расправу. Подошел к косилке:
Ты где бываешь ночьми, гаденыш?
Молчит Алешка. Банка с маслом косилочным в пальцах у него подрагивает.