– Попробуйте только позволить себе поблажки в исполнении моего приказа, – произнес капитан. – У меня есть способы проверить, слушаются меня, или нет.
– Есть, сэр, – сказал Бакленд. Приговор капитана обрекал его, Робертса и Буша просыпаться и вставать через каждый час, днем и ночью.
IV
В трюме стояла абсолютная, беспросветная тьма. Ночь над морем была безлунная, под тремя палубами, ниже уровня моря, сквозь дубовую обшивку судна слышался плеск воды, удары разрезаемых волн, ворчание и жалобы сжимаемой то бортовым, то килевым креном древесины. Буш спускался в темноте с крутого трапа, шаря ногой в поисках опоры. Нащупав ее, он шагнул вниз и оказался меж бочонков с водой. Пискнула и юркнула крыса, но здесь, в трюме, крыс следовало ожидать, и Буш без колебаний двинулся на ощупь к корме. Из темноты перед ним в многоголосом корабельном шуме послышался тихий свист. Буш остановился и зашипел в ответ. Его не смущала вся эта конспирация. Любые предосторожности были нелишни, ибо дело было и впрямь очень опасное.
– Буш, – послышался шепот Бакленда.
– Да.
– Остальные здесь.
За десять секунд до этого, в две склянки ночной вахты Буш и Робертс в соответствии с приказом капитана докладывались Бакленду в его каюте. Перемигнуться, сделать знак рукой, пошептаться было делом нескольких секунд – и вот они уже договорились встретиться. Абсолютно невероятно, чтоб лейтенантам королевского судна приходилось вести себя подобным образом из страха перед шпионами и соглядатаями, но это было необходимо. Они двинулись окольными путями и через разные люки. Хорнблауэр, которого Смит сменил на вахте, был уже здесь.
– Мы не должны тут надолго задерживаться, – прошептал Робертс.
Даже по шепоту, даже в темноте, чувствовалось, как он волнуется. Уж это без сомнения мятежная сходка, за которую всех их можно повесить.
– Что если мы объявим его непригодным к командованию? – прошептал Бакленд. – Наденем на него наручники?
– Тогда нам придется действовать быстро и решительно, – сказал Хорнблауэр. – Иначе он позовет матросов, они могут его поддержать. И тогда…
Хорнблауэр мог не продолжать. Все присутствующие мысленно представили себя раскачивающимися на реях.
– Положим, мы будем действовать быстро и решительно, – согласился Бакленд. – Положим, мы наденем на него наручники?
– Тогда мы должны будем идти на Антигуа, – сказал Робертс.
– А там под трибунал, – произнес Буш, впервые заглядывая так далеко вперед.
– Да, – прошептал Бакленд.
В одном этом слоге слились волнение и отчаяние, безысходность и неверие.
– В том-то и дело, – прошептал Хорнблауэр. – Он даст показания. В суде все будет звучать иначе. Мы были наказаны, двухвахтное дежурство, не получали спиртного. Это может случиться с каждым. Это не повод для мятежа.
– Но он портит матросов.
– Двойная порция рома. Время поштопать одежду, в суде это будет звучать совершенно нормально. Не наше дело обсуждать методы капитана – так подумает суд.
– Но они его увидят.
– Он хитер. И он не буйнопомешанный. Он может говорить, он на все найдет объяснения. Вы его слышали. Он будет красноречив.
– Но он унижал нас перед матросами. Он поручил Хоббсу шпионить за нами.
– Это будет лишним свидетельством того, в какой безвыходной ситуации он находился, окруженный такими преступниками, как мы. Если мы его арестуем, мы будем виновны, пока не докажем обратного. Любой трибунал будет на стороне капитана. За мятеж вешают.
Хорнблауэр вложил в свою речь все сомнения, которые Буш чувствовал нутром, но не мог выразить словами.
– Верно, – пробормотал Буш.
– А как же Вэйлард, – прошептал Робертс. – Вы слышали, как он кричал в последний раз?
– Он всего-навсего волонтер. Даже не мичман. Ни друзей. Ни родственников.