Я поведаю сказку об отшельнике и молодом тоо. А ты будешь слушать, молча и почтительно. И переоденешься! Я разорюсь на твоих нарядах
Хоть Шуким и выглядел предельно серьезным, Аори все же не удержалась от улыбки. Тоо хитро подмигнул в ответ и первым умчался к кострам командовать, присматривать, успокаивать и вообще всячески заботиться о братьях и сестрах, какими бы вздорными, глупыми или просто бестолковыми они ни были.
Dido. Let Us Move On.
5.
Давным-давно, когда небо было синим, реки глубокими, дороги бежали в тени деревьев, а люди не спешили проживать каждый день, как последний, в горной деревне умер старый тоо. Караван его достался единственному сыну, которого подарил Харру на склоне лет. Не был он особо умен, но не был и глуп; не отличался смелостью, но и не бежал от опасности; не знал лучших маршрутов и товаров, но хорошо умел считать книры.
Старый тоо многому не успел научить молодого, и потому, проводив отца, на рассвете следующего дня он отправился в путь. Не во главе каравана, а по едва заметной тропинке, огибавшей самую высокую гору. Вершина ее терялась в облаках, и где-то там, в преградившей дорогу дымке, прижалась к скале хижина древнего отшельника.
Молодой тоо шел, шел, и в полдень постучал в поросшую мхом дверь.
Входи, сын мой, прозвучало изнутри.
Почтительно склонив голову, молодой тоо перешагнул порог. Старик, древний, как само время, морщинистый, как кора даарше, сидел на ковре у стены, и борода его тянулась до самого пола.
Гость опустился перед ним на колени и выложил один за другим богатые дары. Чего там только не было! Лампа для масла, украшенная листьями из чистого золота, привезенная отцом тоо из далекой холодной страны, где солнце ненадолго поднимается над горизонтом лишь несколько лун в году. Ковер, сотканный немыми мастерицами с острова, где всегда цветут деревья и летает паутина. Пять кошелей золотых книр, все равного веса, и каждая за прекрасную рабыню, проданную на рынке Ше-Бара. Птица с алыми крыльями, которая поет лишь раз в жизни, но нет ничего прекраснее ее пения.
Переведя дыхание, Шуким хитро покосился на Аори. В отличие от зачарованных напевной речью караванщиков, чужачка уже сложила две книры с тремя и скептически приподняла искривленную шрамом бровь.
Так вот, как я и сказал, всего этого там не было, продолжил Шуким, с удовольствием наблюдая, как вытягивается светлокожая мордашка. Молодой тоо, знаешь ли, не грузовой ящер. Пройдя по горной тропинке, он принес с собой лишь одну книру и немного еды, справедливо рассудив, что старику многого не надо, да и золотом он не наестся.
Окинув взором две подсохшие буханки хлеба, горсть фруктов и кувшин забродившего вина, отшельник незаметно усмехнулся в бороду.
Говори, сын мой.
Как стать хорошим тоо? спросил гость со всем нетерпением юности, забыв и о приветствии, и о почтении, и вообще обо всем, что отличает мудреца от глупого ребенка. Лучше всех!
Но отшельник за долгие годы жизни отрастил не одну лишь бороду, но и воистину нечеловеческое смирение.
Вставай рано, сын мой. Начинай путь в первых лучах солнца, поблагодарив Харру за новый день.
Ага, спасибо!
Вскочив, молодой тоо небрежно поклонился и выскочил из хижины он хотел вернуться домой до сумерек.
И дверь закрой, дует! крикнул ему вслед отшельник.
Гость то ли не услышал его, то от не захотел услышать, так что пришлось старику самому подниматься. Заодно и вина налил.
Арахи дружно рассмеялись, а Шуким прервался и многозначительно посмотрел на сидящую рядом Дафу. Та моментально выхватила откуда-то из-за спины пузатый кувшин, налила до краев в большую чашу и пригубила первой.
Аори невольно улыбнулась, представив, как бы отреагировал тот же Реодор, вздумай официанты хлебать из его бокала. Король бы скорее предпочел, чтоб его отравили.
Но для тоо караван семья, а не прислуга. Арахи сидят, сгорбившись на жестких циновках, черные от усталости, от пыли и от природы, с глубокими тенями под горящими умом глазами. Вроде бы открытые, общительные, но никогда не скажут всей правды, заплетут тебя словами так, что и забудешь, с чем пришла. Разве что Дафа процеживает слова сквозь сито ненависти, и они становятся искренними против ее воли.
Все, все, как один, арахи учатся у своего тоо. Не стремясь к совершенству, но пытаясь успеть как можно больше, объять пустыни своих жизней, понять, как проложить в них путь.
Напившись, Шуким пустил чашу по кругу. Каждый из караванщиков делал глоток и передавал дальше. Не обошли и чужачку арах с улыбкой протянул посудину. И, стоило принять, тут же отвернулся к соседу, обсуждая услышанное.
Сухое, маслянистое вино горчило.
Когда опустевшая чаша вернулась к Дафе, Шуким поерзал, устраивая скрещенные ноги поудобнее, и продолжил.
Добравшись домой, молодой тоо как следует отдохнул, собрал караван и спустя три дня пустился в путь еще до восхода. Шел караван, шел, да и заплутал. А как выплутал и дошел, так уже все лучшие товары раскупили, и не было для тоо хороших сделок. Покрутившись по базару, так он ничего и не надумал, и вернулся домой без прибыли.
Сухое, маслянистое вино горчило.
Когда опустевшая чаша вернулась к Дафе, Шуким поерзал, устраивая скрещенные ноги поудобнее, и продолжил.