Только у него это мы возникло в каком-то усечённом варианте. Даже не так, это я становилась усечённым вариантом себя и одновременно усечённым вариантом его. А он становился всё полноценнее, целостнее обширней, если можно так выразиться
И в какой-то момент я начала видеть своё отражение в нём. Такое впечатление, что часть меня перешла, переселилась в него, стала им. И эта часть просто присвоена. Утащена по кусочку каким-то непонятным образом. Причём утащено лучшее, самое ценное.
С этим ощущением опустошения совпало его охлаждение ко мне. Не то чтобы мы расстались, нет, мы по-прежнему вроде бы были вместе. Но видеться стали реже, и в отношениях появилась какая-то скука. С его стороны. С моей же болезненная нервозность и неуверенность. Я постоянно, навязчиво задавала всё те же вопросы: «Ты меня любишь? Тебе хорошо со мной? Ты для меня всё, а я для тебя?» И получала всё те же равнодушные ответы: «Да. Да. Всё». Я понимала, что за этими бесцветными ответами стоит желание поскорее от меня отделаться, но всё ещё не хотела в это верить. Я задавала снова и снова свои вопросы, надеясь услышать в тоне нужные мне нотки. Но их не было. Душевная жажда моя не утолялась. Напротив только разгоралась сильнее.
Постепенно трещина, которая появилась давно, стала увеличиваться. Она медленно, но верно разрослась до размеров Гранд-Каньона. И наши отношения стали рушиться, прямо туда, в ту необозримую пропасть. Он всё чаще и чаще стал пропадать. Сначала на пару дней, потом на неделю. Я же со своим обострённым чувством, которое и сформулировать-то трудно с чувством его чувств и ощущений, ясно понимала то, что происходит с ним, а что ещё хуже я понимала, что происходит у него в душе. Точно и ясно всё моё существо знало: у него появилась другая. Но ум-факир, который всегда пытается сотворить с нами какой-нибудь фокус (и для чего ему это?), из последних сил пытался убедить меня, что это неправда. И как мне хотелось ему верить!
Видимо, с меня ещё что-то можно было взять, поэтому он всё не уходил. А жуликоватый дешёвый фокусник-ум говорил: «Вот видишь, я был прав! Прав!!» Но всё было не так! Всё было гадко и больно. Несмотря на это, я старалась продлить наше сосуществование. И отдавала. Отдавала последние крохи своего тепла, сердца, души. Мне казалось, что ещё можно что-то вернуть, спасти. Как он может бросить меня, ведь мы же так похожи?!
Видимо, с меня ещё что-то можно было взять, поэтому он всё не уходил. А жуликоватый дешёвый фокусник-ум говорил: «Вот видишь, я был прав! Прав!!» Но всё было не так! Всё было гадко и больно. Несмотря на это, я старалась продлить наше сосуществование. И отдавала. Отдавала последние крохи своего тепла, сердца, души. Мне казалось, что ещё можно что-то вернуть, спасти. Как он может бросить меня, ведь мы же так похожи?!
Но день, которого я так боялась, настал он ушёл. Ушёл к другой. К ней.
Пустота обрушилась на меня. Я почти не могла дышать. Грудная клетка не вздымалась, чтобы захватить нужное количество воздуха. Казалось, что там, внутри, заела какая-то пружина. И теперь она не даёт нормально двигаться грудной клетке. Чем-то смазать бы её И тогда я смогу сделать полноценный глоток сладкого воздуха В остальном мне казалось, что я осталась прежней. Я даже не плакала. Ум-факир убеждал меня, что я вовсе и не переживаю. Ну да, мне стало как-то на всё наплевать, подумаешь! Подумаешь, что стало невозможно полноценно дышать. В остальном-то всё отлично! Только вот ещё вес
Я стала словно таять, меня становилось всё меньше. Даже домашний грузовой лифт перестал меня возить он не воспринимал мой вес. Обычный пассажирский возил, а вот грузовой нет. Приходилось отправлять его на какой-то этаж (тогда мне казалось, что я запускаю ракету куда-то далеко, в неизвестное пространство и почему-то без возможности вернуться) и ждать пассажирского.
В один из вечеров мне показалось, что я засну, а потом не проснусь: не потому что умру, а просто от меня за ночь ничего не останется, я растворюсь в воздухе, вся изойду на своё поверхностное дыхание
Но на следующее утро я проснулась. Правда, в сильном жару. Температура, наверное, ползла к сорока. Голова плыла. В полубреду я видела его. И его новую пассию. Он теперь по-другому улыбался. Говорил какие-то другие словечки. Даже выглядел по-другому. Был так неуловимо похож на неё. Даже глаза у него поголубели, хотя когда-то были ореховыми, почти карими как мои.
И в этом полубреду мне показалось, что он состоит из маленьких разноцветных кусочков. Очень было похоже на мозаику. Какие-то кусочки этой своеобразной мозаики были моими. Меня охватила страшная тоска. В этой тоске я потянула руки к переливающимся кусочкам и стала пытаться собрать их. И кусочки потянулись ко мне. Они легко и естественно возвращались на свои места.
Первое, что я ощутила: мне стало легче дышать. Я жадно пила воздух, не могла им надышаться.
Кусочки мозаики возвращались и возвращались. И с каждым кусочком восстанавливались мои силы. Даже больше восстанавливалась я, как личность, как человеческая единица.
Потом я поняла, что вся эта разноцветная мозаика она моя. Не одну жизнь я знаю этого человека. Потому и показался он мне таким родным и знакомым. И моё возвращалось ко мне. Я уже не управляла этим процессом. В какой-то момент вся мозаика облетела с него, и остался голый железный каркас. И больше ничего. НИЧЕГО!