Что это – наши эсминцы готовят какой-то трюк?
А они прорвутся в Нарвик?
В ночь с 8 на 9 апреля мы заняли промежуточную позицию.
9 апреля, 04.00.
Когда мы всплыли, то с большим облегчением прочли полученную радиограмму: «Подводным лодкам следовать в Нарвик. Нарвик в германских руках».
Прошёл одиночный корабль. Через несколько часов мы услышали радиограмму эсминца «Гизе»: «Прошёл остров Барей».
Наконец пришла радиограмма от командования подводным флотом: «Занять боевые позиции!» На полном ходу мы направились на свою позицию. Ещё стоял туман.
Внезапная тревога: впереди показался силуэт подводной лодки. При нашем приближении она исчезла.
– Спокойствие! Полное спокойствие! – раздался голос командира. При этом он сделал умоляющий жест рукой, словно дирижёр, дающий оркестру знак играть пьяниссимо.
В перископ ничего не было видно. Но гидрофоны улавливали тихий шум электромоторов.
– Проклятье! – вырвалось у командира. – Надо поторопиться, а то этот парень нас опередит.
Мы всплыли и пошли самым полным ходом. Танцующие снежинки падали так густо, что мы не видели носа собственной лодки. А никто из офицеров этих мест не знал.
Незадолго до того, как мы подошли к острову Траней, погода прояснилась. Мы обогнал ту лодку.
Впереди увидели пароход, входивший в бухту. Мы пошли за ним в кильватере. Вскоре на корме мы прочли его название – шведский танкер «Страсса». Его команду охватила паника, как только они увидели нас. Люди забегали по верхней палубе, стали надевать спасательные жилеты. Потом они взялись было спускать шлюпки. Некоторые размахивали руками, не зная, видимо, что делать. Фьорд был узким. Даже очень узким. По обеим сторонам высились отвесные скалы, хребты их были покрыты снегом. Наступал конец холодов, но там холодный ветер гулял во всю.
Мы обогнали танкер, но никто на него не смотрел. Никому не было дела и до природных красот фьорда. Мы искали противника.
Тревога! В тумане появился силуэт эсминца, идущего прямо на нас. Мы пустили опознавательную ракету. С эсминца ответили. Германский. Палуба была забита солдатами горнострелковых частей. Они кричали и махали нам руками.
Когда погода совсем прояснилась, мы увидели, что эсминец не даёт шведскому танкеру пройти на север через пролив Тьелсундет.
Мы прошли Барей. Солнце и снежные шквалы с необычной быстротой сменяли друг друга. Апрель. Таков апрель на Крайнем Севере.
У Рамсунда ещё два эсминца. Это наверняка немецкие. Мы приблизились на дистанцию, позволяющую обменяться жестами.
Действительно, это были немцы. Они, оказывается, искали артиллерийские батареи, нанесённые на немецких картах, но так и не нашли их. Просто этих батарей на самом деле не было.
Мы шли без остановок, пока не вышли на назначенную нам позицию – в Офотен-Фьорде. По обеим сторонам высились отвесные скалы, покрытые снегом. Фьорд был настолько узким, что мы видели разбросанные домики и даже отдельных лыжников на склонах того и другого берега.
– Отлично! – сказал командир. – Вот здесь мы и разобьём наши палатки, – и он попытался улыбнуться, однако мы испытывали сомнительное удовольствие от мысли, что мы здесь для того, чтобы сдержать преследующего противника.
Однако делу было суждено повернуться иначе.
10 апреля в середине дня разыгралась жестокая снежная буря.
– Слышу шум – повторяющиеся удары по корпусу! – доложил снизу из центрального на мостик старшина рулевых.
– Что за шум? Что это?
– Не могу сказать точно, господин командир.
В 6.30 я тоже, находясь на мостике, услышал шум – было похоже на частое постукивание молотков, а скорее – жужжанье. Шло оно с направления Нарвика. Сомнений быть не могло – это артиллерийская стрельба.