Подружку, что была бесстыдна и груба;
Возились в уголку; тряслись ее косицы;
Он, изловчась, кусал ее за ягодицы
Девчонка сроду не носила панталон
И детской кожи вкус на деснах чуял он,
И, получив пинок, сбегал от потрясений.
Его страшил покой декабрьских воскресений;
Причесан, приодет часами напролет
Он Библию читал; зеленый переплет
Мерещился во сне; от нелюбови к Богу
Он не переживал; почасту и помногу
На улицу глядел усталые, в пыли,
Рабочие домой через предместье шли;
Разносчики газет, вертясь волчками в спешке,
Кричали новости в ответ неслись насмешки.
А он не мог изгнать из детской головы
Свет золотых небес, дух луговой травы.
Порой он смаковал неясных мыслей ворох,
И в комнате пустой, при запыленных шторах,
От сырости дрожа, при свете каганца
Читал он свой роман и думал без конца
Про огненный закат, про лес в плену прилива,
Про плоть цветущих звезд, что блещут похотливо;
Кружилась голова, слабел и бормотал!
За окнами шумел и сплетничал квартал,
А он, совсем один, на ложе грубой ткани
Упорно прозревал свой парус в океане!
Перевод А. КротковаБедняки в церкви
В загоне на скамьях дубовых восседая,
Дыханием смердя, они вперяют взор
Туда, где золотом в смирении блистая,
На двадцать голосов псалмы горланит хор.
Благоухает воск им мнится запах хлеба,
И с видом битых псов сонм бедняков блажных
Возносит к Господу, царю земли и неба,
Тщету своих молитв, упорных и смешных.
Бабенки задницей лощат охотно скамьи:
Шесть дней дотоль Господь их заставлял страдать!
И плачущих детей с дрожащими руками
Спешат они в тряпьё плотнее замотать.
Наружу грудь торчит, замызгана от супа,
Глаза, где не горит молитва средь зениц,
Стремят они туда, где щеголяет группа
В бесформенных «шляпо» беспутных молодиц.
Там голод и дубак, муж, пьяница синюшный,
А здесь так хорошо, что места нет для зла,
Но холодно вокруг, галдеж и шепот скучный,
Елозят грузные старушечьи тела.
Припадочные здесь, увечные толкутся,
Они противны вам, коль клянчат у дверей,
Носами в требники не преминут уткнуться
Все подопечные собак-поводырей.
Слюною исходя бездумной веры нищей,
Бормочут без конца воззвания к Христу,
Который грезит там, в превыспреннем жилище,
Взирая свысока на эту нищету,
На толстых и худых, на грязных рубищ плесень,
На сей нелепый фарс, укутанный во мглу;
Цветиста проповедь, ей свод церковный тесен,
Все ширится она в мистическом пылу,
А в нефе храмовом, где солнце умирает,
В банальном капоре по-ханжески Мадам
На печень хворую о Господи! пеняет,
Лизнув святой воды, текущей по перстам.
Перевод А. ТриандафилидиУкраденное сердце
Рвет кровью сердце, словно в качку,
Рвет кровью молодость моя:
Здесь бьют за жвачку и за жрачку,
Рвет кровью сердце, словно в качку,
В ответ на вздрючку и подначку,
На зубоскальство солдатья.
Рвет кровью сердце, словно в качку,
Рвет кровью молодость моя!
Срамной, казарменный, солдатский,
Их гогот пьян, а говор прян.
Здесь правит судном фаллос адский,
Срамной, казарменный, солдатский.
Волною абракадабратской
Омой мне сердце, океан!
Срамной, казарменный, солдатский,
Их гогот пьян, а говор прян!
Сжевав табак, не за тебя ли,
О сердце, примутся они?
Рыгая, примутся в финале,
Сжевав табак, не за тебя ли?
Меня тошнит; тебя украли
Как ни лелей и ни храни.
Сжевав табак, не за тебя ли,
О сердце, примутся они?
Перевод М. ЯсноваПарижская оргия, или Столица заселяется вновь
Мерзавцы, вот она! Спешите веселиться!
С перронов на бульвар, где все пожгла жара.
На западе легла священная столица,
В охотку варваров ласкавшая вчера.
Добро пожаловать сюда, в оплот порядка!
Вот площадь, вот бульвар лазурный воздух чист,
И выгорела вся звездистая взрывчатка,
Которую вчера во тьму швырял бомбист!
Позавчерашний день опять восходит бодро,
Руины спрятаны за доски кое-как;
Вот стадо рыжее для вас колышет бедра.
Не церемоньтесь! Вам безумство самый смак!
Так свора кобелей пустовку сучью лижет
К притонам рветесь вы, и мнится, всё вокруг
Орет: воруй и жри! Тьма конвульсивно движет
Объятия свои. О, скопище пьянчуг,
Пей до бесчувствия! Когда взойдет нагая
И сумасшедшая рассветная заря,
Вы будете ль сидеть, над рюмками рыгая,
Бездумно в белизну слепящую смотря?
Во здравье Женщины, чей зад многоэтажен!
Фонтан блевотины пусть брызжет до утра
Любуйтесь! Прыгают, визжа, из дыр и скважин
Шуты, венерики, лакеи, шулера!
Сердца изгажены, и рты ничуть не чище
Тем лучше! Гнусные распахивайте рты:
Не зря же по столам наставлено винище
Да, победители слабы на животы.
Раздуйте же ноздрю на смрадные опивки;
Канаты жирных шей отравой увлажня!
Поднимет вас поэт за детские загривки
И твердо повелит: «Безумствуй, сволочня,
Во чрево Женщины трусливо рыла спрятав
И не напрасно спазм провидя впереди,
Когда вскричит она и вас, дегенератов,
Удавит в ярости на собственной груди.
Паяца, короля, придурка лизоблюда
Столица изблюет: их тело и душа
Не впору и не впрок сей Королеве Блуда
С нее сойдете вы, сварливая парша!
Когда ж вы скорчитесь в грязи, давясь от страха,
Скуля о всех деньгах, что взять назад нельзя,
Над вами рыжая, грудастая деваха
Восстанет, кулаком чудовищным грозя!»
Когда же было так, что в грозный танец братьев,
Столица, ты звала, бросаясь на ножи,
Когда же пала ты, не до конца утратив