Она ответила: «Подожди, господин мой, сейчас дошью покров для святой церкви».
И во второй раз прислал князь сказать: «Недолго могу ждать тебя!»
И в третий раз послал: «Отхожу из этого мира, не могу больше ждать!»
Княгиня-инокиня в это время вышивала последний покров, уже вышила лик святого и руку, а одежды его еще не вышила и, услышав зов супруга своего, воткнула иглу, замотала вокруг нее нитку и послала сказать князю Петру в иночестве Давиду, что и она готова.
В пятницу, 20 июня, отдали они оба душу богу.
После их кончины церковнослужители решили положить тело князя Петра в соборной церкви пречистой Богородицы в Муроме, а тело княгини Февронии в загородном женском монастыре, в церкви Воздвижения животворящего креста, так как нельзя, дескать, мужа и жену положить в одном гробе, раз они стали иноками. Сделали для них отдельные гробницы и похоронили святого Петра в городском соборе, а святую Февронию в другой гробнице в загородной Воздвиженской церкви. А ту двойную каменную гробницу, что они велели сделать себе еще при жизни, оставили пустою в том же городском соборе.
Но на другой день утром увидели, что отдельные их гробницы пусты, а святые тела князя и княгини покоятся в той общей гробнице, которую они велели сделать для себя перед смертью. И те же неразумные люди, что пытались при жизни разлучить их, нарушили их покой после смерти: они снова перенесли святые тела в особые гробницы. И на третье утро увидели опять тела князя и княгини в общей гробнице. После этого больше уже не смели трогать их святые тела, и так и остались они в соборной церкви Рождества Пресвятой Богородицы, где сами велели себя похоронить.
Мощи их даровал бог городу Мурому во спасение: всякий, кто с верою приходит к гробнице с их мощами, получает исцеление.
Слово о полку Игореве[1]
Поход
Не начать ли нам, братья, повесть о трудной рати, печальном походе Игоря-свет Святославича? Слово наше по нынешним былям, по-своему скажем, не станем петь по преданьям, в подражанье Бояну.
А мудрый Боян, говорят, если песню затеет, то деревом песня его зеленеет, серого волка она обгоняет, сизым орлом в облака улетает. Многое помнил Боян. Пел он о старом седом Ярославе. О храбром Мстиславе, что князя касогов Редедю перед его же полками сразил в поединке на поле брани. Пел о прекрасном князе Романе. Пальцы его лебедями по струнам летали. Послушные струны в руках оживали и славу князьям рокотали.
Начнем.
Начнем свою повесть об Игоре-князе. Ум его ясен, а сердце отвагой горит. Он храброе войско с собою ведет. Он биться за Русскую землю идет на Дон, в Половецкое поле.
Но что это? Светлое солнце тьмою закрылось. Ясное утро ночью сменилось. И воины укрыты пологом мрака.
Не убоялся князь Игорь тревожного знака.
Братья! Дружина! сказал он. Лучше нам в битве убитыми быть, чем под половцем поганым ходить. Так сядем на быстрых коней и к синему Дону поскачем скорей! Там, на краю Половецкого поля, стрелам и копьям нашим раздолье. Либо нам головы буйны сложить, либо шеломом из Дону испить.
О Боян, прежних дней соловей, как не хватает нам песни твоей! Деревом песня твоя вырастает. Серого волка она обгоняет. Сизым орлом в облака залетает. Старое время с новым свивает. Так бы, наверное, песня твоя начиналась:
То не буря в полях разгулялась,
Галок несметная стая слеталась
К великому Дону.
А может, ты спел бы совсем по-иному:
Кони ржут за Сулою-рекой.
В Нове-граде трубы протрубили.
Киев славой громкою гремит.
Стяги развиваются в Путивле
А Игорь с тревогой глядит на дорогу милого брата ждет на подмогу. Вот и Всеволод-князь подоспел. Могучий, как тур, и силен он и смел.
А может, ты спел бы совсем по-иному:
Кони ржут за Сулою-рекой.
В Нове-граде трубы протрубили.
Киев славой громкою гремит.
Стяги развиваются в Путивле
А Игорь с тревогой глядит на дорогу милого брата ждет на подмогу. Вот и Всеволод-князь подоспел. Могучий, как тур, и силен он и смел.
Брат мой, сказал он, свет-светлый мой Игорь! Мы, Святославичи, гордое племя. Вступи в золотое узорное стремя. Ждет нас у Курска дружина моя. Куряне бывалые славные воины, громкой брани сыны они под трубой боевой рождены, под шлемами вспоены, с конца копья вскормлены. Им все дороги отворены, сабли навострены. В поле рвутся не для забавы себе ищут чести, а князю славы.
Игорь в стремя вступил золотое и выехал в чистое поле. Тьма наступила, путь заступила. Стонет, стенает гроза ночная, птиц пробуждая. Суслики свищут зловеще в ночи. Взвился на дерево Див. Кличет. И клич окаянный летит до незнаемых стран до Волги, Посулья, Поморья, Сурожа, Корсуни и до тебя долетает, идол поганый, Тмутороканский болван!
И вот уже степью неведомой, дикою мчатся половцы к Дону великому. Скрип по степи раздается тележный, словно бы крик лебединый тревожный.
Игорь дружины к Дону ведет. Беда его ждет, поджидает. В дремучих дубравах птицы взлетают. В глубоких оврагах подстерегают волчьи голодные стаи. Клекот орлиный летит с высоты зверье на добычу сзывает. Брешут лисицы из темных кустов на алые отблески русских щитов.
О Русская земля! Ты уже за холмом!
Первая битва
Долгая ночь постепенно редеет. Над полем заря сквозь туман пробивается, рдеет. Щёкот затих соловьиный, и пробудился галочий грай. Русичи поле из края в край щитами алыми перегородили.