Он, однако, ни слова в оправдание не произнес, смотрел на мужиков с извечной своей гордостью, широко расправив плечи, правую руку положив на выглядывающую из-за пояса резную рукоять охотничьего ножа.
Неожиданно Протас увидел спешащего на крики Горбача.
— Ты что, позволишь им угробить его? — спросил он атамана, заранее зная ответ. — Мы же с тобой обо всем договорились!..
— Ничего не могу поделать. Горбач, — с притворной грустью в голосе произнес Протас. — Сам видишь, люди в ярости, их сейчас никто не остановит. Попробуй, вдруг у тебя получится?
Горбач кинулся в толпу. Он понимал, что невмешательство главаря действует на разбойников не хуже прямого дозволения на расправу с тем, кого они посчитали причиной своих неудач, однако надеялся образумить их. Раздавая пинки и зуботычины, он пробился к Владию и встал, заслоняя его от разгневанных мужиков, готовых вот-вот броситься всем скопом на парня. Толпа, увидев его, слегка поумерила свой пыл. Горбатый вояка издавна пользовался у них уважением — и за силу свою, за ловкость в битвах, которой горб совсем не был помехой, и за острый ум, не раз выручавший ватагу в трудных положениях.
Тут же к Горбачу вынырнул из толпы Ждан, встал рядом с Владием. Рубаха на нем была разодрана, на скуле кровоточила ссадина. Похоже, заступничество обошлось ему недешево.
Горбач поднял руку, требуя тишины и внимания:
— С каких это пор, братцы, вы злость свою на своих срываете, самосуд верша?
— Не свой нам щенок этот! — выкрикнули из толпы. — Чужак, соглядатай княжеский! Из-за него все беды!.. Смерть ему!
— Смерть! Вздернуть гаденыша!
— На кол его! — Шкуру содрать!..
— Дайте мне этого недоноска, я ему одним ударом сразу два горба сделаю! — Разбойники не желали утихомириваться, они жаждали крови.
— Кто это там такой ретивый? — спросил Горбач, все еще пытаясь остановить расправу. — Кому одного горбатого в нашей ватаге недостаточно? Выйди-ка сюда, дай на тебя глянуть!
Чуть замешкавшись, из толпы выбрался рыжий Кабан. Исподлобья уставившись на Горбача, он дерзко произнес:
— Наше право. Горбач, щенка твоего порешить. Чужак он, а чужаков мы никогда в становище не допускали.
— Верно! Чужакам смерть положена! — поддержали его разбойники. — Наше право, Горбач!
— Не спорю. Да неувязочка одна есть. Чужакои он был, когда пришел в становище. С той поры мной воды в Чурань-реке утекло, а ведь никто из вас смерти его не требовал. Значит, нельзя его теперь чужаком считать.
— Нет, можно! — гнул свое Кабан. — Он в дел не был, кровью с нами не повязан, значит, нет ему веры.
— Опять не спорю, — согласился Горбач. — Дело ему еще предстоит, как и Ждану, например. Ты ведь, Кабан, веры ватажной Ждана не лишаешь?
— А щенка этого лишаю, и все тут! Мое в том право!
— Наше право! — подхватила толпа. — На схватку его! На нож!..
Горбач понял, что проиграл. По издавна установив шемуся порядку, любой разбойник мог потребовать схватки на ножах с тем, кого лишил он ватажной веры. Если ватага с ним согласна, даже атаман не в силах отменить такой поединок, который почти всегда заканчивался смертью одного из разбойников. При взгляде на Кабана и Владия ни у кого не возникало сомнений в том, чья смерть близка нынче. Горбач судорожно искал выход…
Вдруг Владий, все это время молча стоявший позади Горбача, вышел вперед и сказал:
— Я согласен. Кабан. Я буду с тобой драться — здесь и сейчас.
Толпа мгновенно затихла. Никто не ожидал, что мальчишка примет вызов, обрекающий его на заведомую погибель.
— Ты что, Владий, с ума сдвинулся? — громко прошептал Ждан, дергая приятеля за рукав. Но Владий только плечом повел, освобождаясь от руки Ждана. Горбач пристально посмотрел на своего подопечного. Жаль, конечно, что всем его замыслам не суждено сбыться, да ничего не поделаешь.