От негосвернете на зорьку, пойдете через лес. Без подсказки там не пробраться — злые места, заморочные. Потому у порога отыщете ворожею Диронью, она нужные тропинки знает, по имени моему их покажет. Заморочный лес обойдя, к Чурань-реке выйдете,
а там уж самим решать…
Насторожился Прокл, прислушался.
— Птицы всполошились. Не занесло ли кого? Сидите здесь тихо, не высовывайтесь.
Старик вышел из пещеры. Он не ошибся: вскоре на тропе, ведущей вдоль крутого прибрежного склона в капище Перуна, появились два всадника. Прокл сделал вид, что целиком занят разведением жертвенного огня. Всадники неторопливо приблизились к нему, внимательно осматривая окрестности.
— Ну что, старик, о спасении своем Перуна просишь? — спросил один, усмехаясь в рыжие усы и похлопывая по сапогу сыромятной плеткой. — Правильно делаешь. Да только вряд ли тебе и Перун поможет. Не выступал бы против новой власти, не мутил бы старейшин, глядишь, не накликал бы беды на себя и сродственников своих.
Прокл выпрямился, сказал негромко:
— С тобой. Гудим, говорить мне не о чем. Ты вор и подлец, пригретый Климогой, всякому то известно. А вот как среди прислужников самозванца ты, Рогня, оказался? Видать, не без паршивой овцы в стаде. Отец славным дружинником был, погиб рано, не успел преподать сыну главных заветов.
— Отец за Светозора сгинул, а что нам за то воздали? — вскинулся Рогня, молодой вояка из конной сотни Гурия. — Ни надела земельного, ни животины какой!
Воевода Гурий и коня мне дал, и доспехи знатные, и платит справно. Ему и служу.
; — Прислуживаешь, юнец. Служат Вотчине, Правде и Совести! Но эти слова хозяевам твоим неведомы.
— Да что ты с ним лясы точишь?! — озлился Гудим на своего молодого напарника. — Делать надо что ве-лено. Вяжи его крепче, волоком в город потащим, чтоб другим неповадно было.
— А не боитесь, что народ меня отобьет, возмутившись непотребным обращением со старейшиной?
— Тебя-то? — Гудим расхохотался. — Молись, чтобы не растерзало тебя простолюдье по дороге! Объявлено уж, что по твоему наущению волкодлаки на Ладор напали, Светозора загрызли. Все ведь знали о дружбе твоей с ведунами и ворожеями, а от них и до нечисти близко!
— Не поверит народ такому навету, — покачал головой Прокл.
— Уже поверил. Дом твой спалили, внуков едва на колья не посадили. Они, дурачье, говорить не хотели, где ты прячешься. Воевода, однако, и без них догадался, что на княжеском капище искать надо. Вот и послал нас за тобой, горемыка!
— Мне-то горе недолго мыкать осталось. Вам подольше придется — ив этой жизни, и в той, что за смертью каждому уготована!
— Не стращай, старик, не зыркай зенками — выколю!
— Очи мои хоть и слабые, старческие, а видят страшные муки, в подземном царстве Переплута вам назначенные! Гореть вам в реке огненной, леденеть в реке мерзлой, змеюгами извиваться под спудом реки каменной…
— Ну, вражйна, я тебя предупреждал! — взъярился. рыжеусый Гудим.
Отработанным движением он захлестнул хвосты плетки вокруг худосочной шеи старика, подтянул его, задыхающегося, на уровень своей груди — и вонзил два пальца в глаза Прокла. Диким смехом зашелся, услышав старческий вопль. Отбросив тело, в котором жизнь все еще теплилась, вытер пальцы о конскую гриву, сказал молодому Рогне:
— Что, в диковинку? Учись, щенок! С этими иначе не получается. Да и живучи они, спасу нет. К завтрему оклемается, если даже волочь его до Ладорских ворот.
— А что Гурию скажем? — спросил Рогня, ошеломленный зверством своего старшего товарища. Впрочем, не столько зверством, сколько бессмысленностью содеянного.
— Скажем, что простолюдинов удержать не смогли — камнями пробили глаза старику, покуда вели через город, — хмыкнул Гудим. — Не думай о том.