Предчувствие великих перемен будоражило их умы и заставляло учащенно биться сердца…
Владигор и Ждан, не подозревая о смуте, гуляющей по становищу, отдыхали в окраинной избушке. Неторопливо потягивали густое таврийское вино, припасенное Жданом для особых случаев, и негромко беседовали о годах, миновавших со дня их расставания.
Впрочем, Владигор в рассказе о себе был скуп на слова. Упомянул, что три года провел в Чародейском крае, кое-чему подучился, новое имя обрел. Заметив нежелание княжича вдаваться в подробности, Ждан ничуть не обиделся. Нужно будет — расскажет, нет — так нет. У него, Ждана, зато есть о чем приятелю поведать, не на один такой вечер хватит!
А вечер давно уже перешел в ясную полнолунную .ночь, тихую и безветренную. Свет из оконца, споря с пламенем зажженной в горнице восковой свечи, озарял выскобленный до белизны березовый стол с небогатой снедью, медным кувшином и глиняными кружками. У дальней стены на широкой лавке, едва ли треть ее зажимая, мирно похрапывал подземелыцик Чуча. Влади-гор тоже не прочь был бы сейчас завалиться на боковую, однако продолжал внимательно слушать Ждана, не позволяя себе клевать носом.
Он еще не решил, как будет действовать завтра. Понимал только, что прежние планы придется весьма существенно подправить. Значит, для начала нужно как следует разобраться в здешней обстановке, выяснить, кто враг, кто друг.
Из слов Ждана становилось предельно ясно: атаман Протас его присутствия в разбойном становище не потерпит. Слишком он зол на Владигора за то его давнее бегство, после которого ватага сама чудом унесла ноги, спасаясь от гнева Черного колдуна.
Ждан от обвинений в пособничестве беглецу сумел открутиться, наврав с три короба и представив в доказательство своей преданности атаману внушительных размеров шишку. Дескать, пытался задержать мальчишку, а тот шандарахнул его по голове сосновой дубиной и был таков! Позднее, впрочем. Горбач заподозрил, что Ждан сам себя шишкой наградил для пущего правдоподобия, но это уже не имело значения. Горбач ведь тоже не был заинтересован в раскрытии Протасу всей подоплеки происшедшего в рыбачьем селении. Узнай атаман, что верный его соратник заранее о Черном колдуне осведомлен был и собирался поторговаться с ним из-за цены на княжича, худо пришлось бы Горбачу. Хуже, пожалуй, чем колченогому Вирему…
Черный колдун, упустив Владия, наслал на селение полчище огненных саламандр. Они запалили всю округу жутким зеленовато-оранжевым пламенем, от одного дыма которого люди ума лишались. Иные, не в силах взгляд отвести от пляшущих в огне и дыму женщин-ящериц, сами пускались в пляс, и потом их уже не находили — ни живых, ни мертвых.
Из всех, кто участвовал в том набеге, уцелело меньше половины. Спаслись лишь те, кто догадался в реку броситься и укрыться от саламандр под водой, зажав во рту полую камышину для дыхания. Эту хитрость, кстати, и сегодня использовали, чтобы незаметно подобраться к борейской ладье.
В общем, когда в становище вернулись, Протас каждому уцелевшему допрос учинил. Колченогий Вирем со страху все выложил. И тут же дух испустил, поскольку Протас не сдержался и врезал кулачищем своим пудовым ему промеж глаз. Если бы не поспешил атаман злости ход давать, наверняка дознался бы про соучастие Горбача. Но Протас всегда слишком скор был на расправу…
Почти год ватага из Становища нос не высовывала.
С двумя дюжинами человек, из которых две трети оружия толком держать не умеют (раньше атаман таких либо по хозяйской части использовал, либо по торговой, а кого-то в разведку посылал), много ли наразбойничаешь? Лишь позднее, когда новые люди сами к ватаге прибиваться стали, дела пошли веселее. Сейчас, конечно, совсем иной оборот. Оправились, разбогатели.