Самым неприятным было то, что к крикам время от времени примешивались мольбы и рыдания.
За топотом кавалерии последовала маршевая поступь пехоты Вальдо. Поступь была не слишком ритмична, время от времени мерный шаг нарушался стуками и грохотом, но что удивительно — почти не слышалось голосов, и многие подумали: «Это войско бессмертных», и содрогнулись. Дошло до того, что сердца защитников начинали биться радостнее, когда со стороны войска Вальдо доносились какие-нибудь привычные звуки — лязг железа, скрип ремней, ругань: тогда казалось, что все же к городу движутся живые люди.
Затем заскрипели и застучали колеса повозок, набранных, по всей вероятности, со всей округи — из покинутых жителями деревень, по дорогам, где их бросили спешившие в город беженцы. На повозках везли боеприпасы и провиант для наступающего войска. По-прежнему стояла непроницаемая темнота, несмотря на отчаянные усилия талантливейших колдуний, собравшихся посреди внутреннего двора королевского замка. Казалось, ничто и никто не в состоянии развеять этот жуткий мрак. Шум за стенами города позволял предположить, что противник становится лагерем, а быть может, враги выстраивались в боевой порядок — кто знал?
Слышались и другие звуки, от которых сердце уходило в пятки: стон здоровенных бревен, визг и лязг кривых, скорее всего в спешке изготовленных колес, ржание мулов и мычание быков, немилосердно подгоняемых щелкающими в воздухе бичами и везущих, судя по всему, тяжеленную поклажу.
— Осадные орудия везут, — пробормотал Седрик, выразив общую догадку. — Несколько сотен осадных орудий, судя по звуку — мощнейших. Может быть, это пушки, а может быть, катапульты или тараны. Они явно не собираются осаждать город долго.
В замок то и дело прибывали гонцы, запыленные и перепачканные грязью. Они торопились и падали на запруженных народом городских улицах: стояла такая темнота, что люди не видели друг друга. В итоге вести прибывали с опозданием, поскольку гонец, посланный раньше, поспевал в замок позже других, высланных за ним следом. Почти все гонцы были мальчишками с городских окраин, сообразительными ребятами, заранее получившими плату за свои труды. В свете свечей, озарявших покои короля, они казались жуткими оборванцами. Многие получили сильные ушибы и ссадины, но все держались молодцом и докладывали обо всем, что им передали командиры, стоявшие в дозоре в разных местах крепостной стены, окружавшей город. Но донесения большей частью звучали одинаково: конница, пехота, повозки, осадные орудия проехали туда-то и туда-то. Их слышали, но не видели.
Последним из гонцов оказался юноша, выше других ростом, тощий — кожа да кости, с гнилыми зубами, лопоухий. Он вытянулся по струнке, отсалютовал и только потом выложил новость:
— Ваше величество, дозорные с восточного бастиона умоляют сообщить вам, что они слышали, как прямо под ними у стены соединились два осадных обоза.
Седрик мрачно кивнул и вновь сказал то, о чем подумали все остальные:
— Мы окружены крепко-накрепко. Не думаю, что они станут тянуть с атакой. — Он похлопал гонца по плечу. — Возвращайся к дозорным, ты славно потрудился. Вели им смотреть в оба и скажи, что глаза короля сегодня видят каждого из защитников города.
Юноша поклонился и выбежал из королевских покоев.
— Что ж, — вздохнул Бонифаций и положил небольшой деревянный кубик, которыми обозначал диспозицию войска Вальдо на большой карте города, — король и вправду видел бы каждого из защитников, если бы мог хоть что-то разглядеть в двух футах от этой комнаты. Кони для нас оседланы, герцог Вассант?
— Оседланы, ваше величество, — откликнулся герцог. — Мы в любой миг можем оказаться там, где закипит бой.
— В таком случае давай спустимся к коням, — сказал король. — Седрик, ты пойдешь с нами.