Но откуда-то принц знал, что Каллиопа еще не превратилась окончательно в бессмертную вампиршу, что еще есть надежда ее спасти, а потому он не вырывался. Из последних сил, какие только еще оставались в его теле, состоящем всего из одной половины, принц Аматус выпрямился, подхватил Каллиопу единственной рукой и поднял с постели. Ее ногти, длинные словно пальцы, с жуткой траурной бахромой, впились в его бедро, но принц по-прежнему не давал девушке укусить его за руку. Он быстро попятился назад.
А она так увлеклась попытками укусить его, что только тогда, когда принц был совсем рядом с балконной дверью, поняла, что к чему. Наконец она перестала тянуть руку принца к зубам, а вместо этого начала вырываться, но Аматус уже успел ухватить ее за волосы — за длинные мягкие огненные волосы, которыми он восхищался еще с тех пор, когда они вместе играли детьми. Теперь волосы Каллиопы стали жесткими, как лошадиная грива, и липкими, как набедренная повязка прокаженного. Принц тащил девушку к балкону, заливаясь слезами. Наконец ему удалось обхватить ее плечи рукой и закрыть лицо ладонью. Не обращая внимания на то, что острые клыки все еще пытаются впиться в его руку, принц шагнул на балкон левой ступней, и…
И мерзкая хворь огромными клочьями холодной слизи начала стекать по его руке в тело, а по телу перетекла, как ни странно, в левую ступню, а потом солнце испарило всю мерзость, вытекшую из них обочх. Принц почувствовал страшный спазм в животе, его грудь и все мышцы свело дикой конвульсией, глаза полыхнули жаром, но он терпел эти муки и не отрываясь смотрел в глаза Каллиопы.
И вдруг в них мелькнули искорки, в них словно на миг проснулась былая Каллиопа, и Аматус с надеждой устремил взор в глаза вампирши, не думая о том, что рискует стать таким, как она. С каждым мигом он чувствовал, что в этом страшном теле становится все больше и больше от Каллиопы.
Она перестала кусаться. С невероятным усилием она потянулась головой к его руке, подставила лоб для целительного касания. Теперь и ее стала покидать хворь, она вытекала из нее быстрым ручьем, невидимым для глаз, но принц это чувствовал, потому что болезнь Каллиопы уходила, пронзая его тело. Еще мгновение — и глаза девушки стали чистыми и ясными. Она еще была мертвенно бледна, но так, как бывают бледны от усталости, от изнеможения. Жуткие клыки стали обычными зубами, ушел и отвратительный запах. Принц присел, приподнял Каллиопу, чтобы вынести ее на свет солнца…
Но тут с треском распахнулась дверь из коридора в спальню, сорвалась с петель, упала на пол, и в комнату ворвались слуги Каллиопы, все вооруженные, все бледные и все до одного — вампиры.
Аматус широко распахнул створки двери, ведущей на балкон. Солнечный свет залил комнату, и слуги, злобно шипя, попятились. Держа Каллиопу, принц вынес ее на балкон. Дыхание ее оставалось холодным и частым, но то было дыхание выздоравливающей.
Принц не заметил, долго ли сражался с девушкой, борясь за ее жизнь, а зимние дни так коротки. Солнце вот-вот могло закатиться, а другого пути вниз у принца не было. Он ногой захлопнул двери балкона, опустил Каллиопу на пол и выхватил из ножен меч.
На шее у принца, на цепочке висел серебряный свисток — тот самый, что дал ему когда-то Кособокий. Принц вытащил его и подул в него — громко, как только мог. Увы, никто на его зов не ответил. Он знал: покуда солнце озаряет балкон, бояться нечего, но до заката оставался час с небольшим. Аматус посмотрел вниз, но не придумал, как бы он смог спуститься отсюда даже один. Он снова взглянул на Каллиопу. Увы, хотя она и оправилась немного и освободилась от проклятия, она все еще была слаба и хрупка. Как бы им ни пришлось выбираться из дома, ему все равно пришлось бы нести ее. Рука у принца была всего одна, и это значительно усложняло задачу.