Я вынужден умолять тебя молчать во имя блага страны, но я признаю, что принес тебе много боли, а ты все сносила, и надо бы, чтобы в твою честь пели фанфары с городских крыш. Я знаю, ты любишь свою страну, и взываю к твоему патриотизму. Я прошу тебя простить меня за мою безграничную жестокость, и я готов за твое молчание дать тебе любую награду, но лишь такую, от которой не пострадало бы королевство. Я обещаю не показываться тебе на глаза до тех пор, пока мы оба не излечимся от того, что мы с тобой натворили — если когда-нибудь сумеем.
С наилучшими пожеланиями… вот и все.
Аматус.
Это письмо оказалось самым тяжелым, но оставалось написать еще одно — Каллиопе. Здесь Аматус был краток. Между приветствием и подписью в письме было вот что:
Ты права, а я ошибался. Прошу тебя, и впредь говори мне только правду.
Принц, завершив столько важных дел, облегченно вздохнул и, взглянув в окно, увидел, что солнце вот-вот скроется за горизонтом. Будь он в это время на террасе, он бы увидел, как встает со стула Седрик и уходит, оставив на подоконнике недопитый чай. Но поскольку принца там не было, он этого не видел, и только годы спустя, когда Седрик разговаривал с принцем, дабы внести очередные записи в «Хроники Королевства», он узнал, что в тот день, когда он сидел на террасе и в отчаянии гадал о грядущей судьбе страны, молодой принц уже начал делать шаги к спасению отечества.
Аматус взял кусок сургуча, разогрел его свечой, быстро запечатал конверты и колокольчиком вызвал письмоношу. Он отдал мальчику письма и дал за труды золотой флавин.
— Срочные депеши, ваше высочество? — чуть надтреснутым от волнения голосом поинтересовался мальчик.
— Очень срочные, — кивнул принц. — Это извинения перед моими друзьями.
Мальчик глуповато хихикнул:
— А я-то думал… Ой, чего это я… Ваше высочество, я их мигом доставлю. Одна нога здесь, другая — там!
Аматус тепло улыбнулся и обнаружил, что, оказывается, отвык это делать.
— Для начала можешь вместе со мной сойти вниз по лестнице. А потом уж беги. А ты думал, что у принцев не бывает друзей или что принцы ни у кого не просят прощения?
Но ответа на этот вопрос он так и не услышал, потому что в этот самый миг замок содрогнулся от чьего-то жуткого, душераздирающего вопля. Аматус потрепал мальчика по плечу.
— Отнеси письма в город, — сказал он. — Да будь осторожнее. Не знаю, что там такое, но нужно посмотреть.
И принц, едва только за письмоношей закрылась дверь, вышел из своих покоев.
Глава 2
ДУРНОЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ И ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ЭПИДЕМИЯ
Нет, — сказал Аматус. — Понятия не имею. Кричали в замке, в этом я уверен, и прямо под моими покоями, но сколько я потом ни бегал по лестнице вверх и вниз, никто мне не смог объяснить, в чем дело и кто кричал.
— Вот именно, — подтвердил Кособокий. Бонифаций перевел взгляд с сына на начальника стражи, а потом — на Седрика, но тот тоже только головой покачал.
— Я, — сказал он, — глубоко задумавшись, спускался по лестнице с Верхней Террасы, и когда добрался до подножия лестницы, обнаружил, что все суетятся, носятся туда и сюда, назад и вперед, но толком узнать мне ни у кого ничего не удалось. Кричали, а потом кричать перестали. Что это за предзнаменование, я сказать не могу, но трудно поверить в то, что это не дурное предзнаменование.
Бонифаций расстроенно уставился в свою тарелку и отщипнул пальцами кусочек жареного окорока газебо. Вообще-то это было его любимое блюдо — молодой, нежный жареный газебо, но сегодня у короля что-то совсем пропал аппетит. Как ни радовали его нынче первые признаки выздоровления сына, этот жуткий крик не выходил у Бонифация из головы и портил ему настроение. Кричали в замке, а слышали крик по всему городу, вплоть да самого отдаленного вульгарианского квартала у реки.