Хоббиты любят прятаться, скрываться и подкрадываться. Ни один уважающий себя хоббит не упустит случая и возможности позаниматься этим. Для хоббитов-доростков прятки — занятие чуть менее любимое, чем брызга-дрызга, но гораздо более предпочтительное, чем гольф [6] — забава почтённых старцев. Поэтому в прятках у меня богатый опыт. Мы с Тедди первые прятальщики на весь Хоббитон, если Вы понимаете, о чём я. Ну, может быть, он первый, но тогда я точно второй. Часовой не услышал ни единого шороха и не увидел даже лёгкой тени.
Побег! Какое замечательное слово. То, что испытываешь, совершая побег из плена, трудно описать. С прятками это не идёт ни в какое сравнение. Спору нет, прятки хороши для развлечения несмышлёной ребятни, но если Вы хотите узнать, что значит по-настоящему прятаться, попадите в плен и совершите побег! Можно ли верно описать, что чувствуешь, когда ползёшь между спящими орками? Как замираешь, когда кто-нибудь вдруг поворачивается набок. Лицом к тебе! И как вместе с тобой замирает и останавливается сердце. Как оно трепещет и часто-часто стукает в грудь, когда ты переводишь дыхание, обнаружив, что не дышал больше минуты. Как выразить то ощущение на коже, когда вдруг понимаешь, что кто-то смотрит на тебя из сумерек. Каждый волосок на теле тогда поднимается дыбом, и ты жмёшься к горячему храпящему телу, к серой волчьей шерсти, стремясь соединиться, слиться с ним, пропасть в его тени хоть на несколько мгновений, стать просто грудой тряпок на серой траве… Где найти слова для описания чувств, что обуревают тебя, когда часовой перешагивает твоё вжавшееся в землю тело и спокойно совершает свой путь дальше, а ты выползаешь из-под давшей тебе укрытие охапки травы мокрый и дрожащий, как напуганная мышь. Как описать мгновения, когда крадёшься за широкой спиной часового, ставя ногу на землю одновременно с ним и так же одновременно поднимая. Когда он оглядывается через плечо, ты припадаешь к земле, и он зорко осматривает дальний окоём, а ты трясёшься под ним, едва не обнимая его сапоги.
Будь мои похитители хоббитами, ничего такого мне бы не удалось. Кто сам умеет прятаться от других, умеет и искать, и наблюдать. Будь хоть немного темнее, я бы просто спокойно ушёл. Но солнце уже всходило, и было трудновато прятать не столько себя, сколько собственную тень. Я ушёл, но я потратил на это много времени. Когда мне удалось отойти на двести шагов, уже половина солнечного круга торчала над окоёмом.
Надо было либо бежать со всех ног, либо куда-то спрятаться на весь день. Иначе меня бы очень быстро нашли. Бежать я не мог, разве что ковылять, опираясь на какую-нибудь палку. Оставалось спрятаться, пока меня не хватились. Но и спрятаться было некуда. Мы находились в окружённой холмами котловине. В середине, где спали орки, и откуда я уполз, возвышался громадный чёрный столб, вроде колонны. По вершинам холмов тоже торчали камни, но меньшие и другого вида, схожие с огранёнными муравейниками… И я решил, что если сумею перебраться через ближайший холм, то, может быть, за ним есть какие-нибудь кустарники, в которых можно будет затаиться на день. Так я и сделал. До вершины ближнего холма пришлось добираться ползком, потому что склон уже освещало солнце, и хоть внизу, в котловине, ещё было сумеречно, но я знал, что стоит мне приподняться, и меня сможет увидеть любой, кому достало сил открыть глаза, тем более часовые.
Когда я добрался до камня на вершине, солнце уже вылезло полностью. И тут мне пришлось разочароваться. Кусты по другую сторону холма были, — чуть не до окоёма на север тянулся корявый чапыжник, — но, чтобы добраться до них, чадо было обойти двух орков, что сидели по ту сторону каменной громады. Это был второй круг часовых.