Когда Гхажш выбрался из буургха и ухромал к ручью, я попытался поспать ещё немного. Но по окрестностям разносилось такое жизнерадостное уханье, такой лихой посвист, что спать стало совершенно невозможно. В конце своего умывания Гхажш ещё и спел. Позже узнал, что это «Песня хмельной ватаги», и её завершающие слова: «Радуйтесь воле, бродяги!», Гхажш проорал мне прямо в ухо.
Я сел, вытряхнул из головы остатки сна и поругал его: «То огня не велишь зажигать, боишься, что увидят. То орёшь – горы вздрагивают». Гхажш улыбнулся, так что стали видны коренные зубы, схватил меня и подбросил в воздух. Он немного не рассчитал, потому что, ловя меня, едва не выпустил из рук и упал, так что я оказался сверху.
– Какой-то ты тяжёлый, – заметил он, выбираясь из-под меня. – Вроде раньше легче был. А кричу, потому что радуюсь. Я же уже мёртвый был! А теперь очень даже живой!
Мог бы и не говорить. Это я и без его слов видел.
А звук не свет, – продолжал он, – здесь такое эхо, что поди разберись, откуда он идёт. Да и нет тут никого на две лиги вокруг. Одни звери.
– Ты-то откуда знаешь?
– Чую. Я в шагхратах четвёртый год. Знаешь, какой нюх чувствительный становится за это время? За пять лиг беду чует. Точно тебе говорю, кроме нас никого за две лиги нет.
– Шагхрат, это что?
– Не что, а кто. Шагхрат – это «огненная крыса». Водятся такие в Чёрной пустыне, за Великой рекой. Вроде тушканчика, только саблезубые. И горячие, как огонь, обжечься можно.
– Но ты же не крыса.
– Ну да. Я вроде крысы. Везде лазаю, вынюхиваю. Краду чего надо. Тебя вот украл.
– Так ты лазутчик. Я думал, ты воин. Урагх, по-вашему?
– Да. А если много воинов, то – «уруугх». Был раньше. Пока шагхратом не стал. Если по вашему говорить, то можно сказать и «лазутчик». Только шагхрат – это не просто лазутчик. Огненные крысы, они, знаешь, какие? Ты ей палец протяни, она руку по локоть отгрызёт. Узнать, уговорить, украсть, убить. Вот такая моя работа.
– А меня зачем украл? Вон, в какую даль утащили. Как теперь домой добираться…
– Я тебе скажу, – Гхажш смущённо почесал затылок, – только ты смеяться будешь.
– Чего уж тут смешного? – Я даже возмутился. – Тюкнули чем-то по голове, даже штаны не дали надеть. Утащили в несусветную даль. Я столько страху с вами натерпелся. Над чем мне тут смеяться?
– Хорошо, – Гхажш пожал плечами, – как хочешь. Нам взломщик нужен.
– Чего?.. – прошептал я растерянно. Мне подумалось, что ослышался.
– Чего слышал, – снова пожал плечами Гхажш. – Взломщик.
Глава 18
Вечером того же дня, когда мы с Гхажшем устраивались на ночлег, я в который раз прислушался к себе. Вдруг да возопит кто-нибудь внутри. Вдруг внутренний голос скажет, что я не прав. Вдруг тело заноет от нехорошего предчувствия Ничего. Тело вполне отчётливо радовалось жизни. Внутренний голос помалкивал. А ведь сначала, ещё днём, когда я сказал Гхажшу, что согласен быть Взломщиком, кто-то внутри меня, робкий и несмелый, заныл, занудил одно и то же: «Да зачем? Отпускают – так уходи поскорей, пока не передумали. Не хоббитское это дело – взлом. И ради чего? Домой надо возвращаться». Только недолго он ныл. Кто-то другой, грубый и дерзкий, наверное, тот же, что на болоте приказал не привередничать голодному брюху, оборвал нытьё: «Цыц! Решено – значит, решено!» И в дальнейший путь я пустился уже Взломщиком, нанятым Шагхбуурзом народа урр-уу-гхай. Шагхбуурз – это, на Всеобщем, «община огня». Я, было, сказал «род», но Гхажш заявил, что в буурз входят зачастую и те, кто никогда в родстве не состоял, и если мне так уж нужен перевод, то пусть будет «община», хоть это и неточно, и неверно. Так и записали.
Да. Записали. Потому что я обычный, в смысле, обыкновенный хоббит. А обыкновенный хоббит не будет наниматься на работу без письменного договора. Тем более, на такую опасную работу.