«Враг – впереди,
А жизнь – позади,
Нам некуда отступать.
Встань поближе, друг,
Да натягивай лук
И даром стрелы не трать.
Щит – на руке,
Клинок – в кулаке,
Убей и зарой свой страх.
Не время тоске,
Коль яд на клинке,
И враг в десяти шагах.
Нет слез и слов,
Обычай суров -
Без имени умирать.
Но это война,
И покажет она,
Кому имена давать.
Кто разберёт,
Как жребий падёт.
Кто выживет – будет знать.
О мёртвых народ
Песни после споёт.
Придёт пора – вспоминать.
Закончилась песня, замолчал эльф, а я всё стоял. Внутри меня отголоском орочьего напева звучал высокий и чистый звенящий зов Сторожевого горна родного Тукборо. «Вставай! Беда! Вставай! Враги! Вставай! Не спи! Тревога!» -
– Идём, Чшаэм, – сказал Гхажш. – Не надо оглядываться. Идём.
И мы пошли навстречу солнцу, постепенно ускоряя шаг и переходя на бег. Мы бежали, склонив головы, чтобы встречные лучи не слепили глаза, и сквозь мерный топот тяжёлых походных сапог в мой разум всё настойчивей и настойчивей пробивался зов горна. «Вставай! Беда! Вставай! Тревога!»
Глава 31
Ненавижу песни и музыку эльфов. Дедушка Сэм приходил от них в восторг. Я ненавижу.
Мы бежали чуть меньше часа, а потом я остановился. Остановился неожиданно даже для самого себя. Просто понял, что не могу бежать дальше. Не оттого что устал. Я понял, что должен вернуться. Не спрашивайте меня почему. Может быть, потому, что я не мог оставить в беде тех, чей хлеб ел. Может быть, меня поразила грустная, звенящая песня снаг. Может быть… Да мало ли, что может быть. Неправильно это было – взять и убежать. Это было разумно, но это было неправильно. Правильно было – вернуться. Это было страшно, до ледяной ломоты в коленях, но это было правильно. И я остановился.
– Ты чего? – Гхай едва не сбил меня с ног, с размаху ткнувшись в спину.
– Я возвращаюсь, – ответил я.
– Как это? – не понял Гхай. – Куда?
– В деревню, – пояснил я. – Обратно в деревню.
– Незачем, – подошёл к нам Гхажш. – Незачем тебе возвращаться. У нас есть дело, которое мы должны сделать. Там ты ничем никому не поможешь.
– Может быть, – сказал я. – Даже, наверное. Но я возвращаюсь.
– Ты не можешь вернуться, – возразил Гхажш. – Я тебе говорил, больше у тебя не будет возможности передумать. Мы должны идти дальше.
– Идите, – пожал я плечами. – У вас есть дело. Я выбрал себе другое. Ты сам мне объяснял, что вся наша жизнь зависит от сделанного нами выбора. Я выбрал, и ты не можешь меня лишить того, что я выбрал.
– Могу, – вдруг жёстко сказал Гхажш. – Ты стал одним из нас. Ты помнишь, что бывает за нарушение приказов?
– Ты решил лишить меня имени? – спросил я. – Или просто убить прямо сейчас? Можешь попробовать. Но этим ты мне ничего не докажешь. Я хочу вернуться. Я не могу убегать, когда там детей убивают.
– О каких детях ты говоришь? О снагах, что остались защищать колодец? Забудь о них. Они всего лишь снаги. Те, кто не совершил ничего достойного, чтобы получить имя. Они хвост, отброшенный ящерицей. Им предопределено умереть сегодня, и они умрут. Зачем ТЫ хочешь умереть вместе с ними? Ты можешь это хотя бы объяснить?
– Не могу, – честно сказал я. – И я не хочу умирать, я хочу им помочь. Хоть чем-то. Даже, если это грозит мне смертью. Ты говоришь – снаги. Сколько лет этим снагам?
– Какая разница? – удивился Гхажш. – Ну лет по двенадцать-одиннадцать, к чему это?
– Они дети. Дети, защищающие свой дом. Я хочу им помочь.
– Я тебя не понимаю. Какое значение это имеет? Гхай, сколько тебе лет?
– Пятнадцать, – хмуро ответил Гхай.
– Гху-ургхану тоже было пятнадцать. Урагху – восемнадцать. Мне – двадцать два. Какое значение имеет, кому из нас сколько лет? Взрослым делают не годы, а дела. И снаги делают то, что должно им делать.